Правила виноделов

— Всегда знала. А ей идет зрелый возраст. Ты заметил?

— Очень идет, — согласился Гомер, выходя из бассейна. Уткнулся лицом в полотенце, зажмурился и вдруг увидел тонкую сеточку морщин в уголках глаз Кенди, веснушки на груди — она любила подставлять грудь солнцу. На животе у нее тоже морщины — растяжки, которые оставила на гладкой, упругой коже беременность. Интересно, знает ли Уолли, отчего они. На тыльной стороне узких длинных ладоней уже заметно проступали вены. Но она по-прежнему была очень красивой женщиной.

Наконец Кенди с Анджелом вышли из дому готовые ехать на пляж. Гомер вглядывался в лицо сына — осознал ли он, что отец назвал Кенди матерью; но в лице Анджела ничего не изменилось, и Гомер так и не понял, заметил ли сын его обмолвку. И не мог решить, сказать ли Кенди, что Уолли заметил. Поехали в желтом джипе. За рулем Кенди, Уолли рядом на специальном сиденье, а Гомер с Анджелом устроились сзади. Всю дорогу на пляж Уолли напряженно глядел в окно, как будто впервые видел дорогу, ведущую из Камня в Бухту. Как будто он только что выпрыгнул из самолета над Бирмой, казалось Гомеру, только что раскрылся парашют и он выискивает взглядом, где приземлиться.

И Гомер впервые сказал себе: Кенди права.

Он знает. Уолли все знает.

В яблочном павильоне ничего не менялось. Там тоже жили одной семьей. Не было только Дебры Петтигрю; младшая сестренка Толстухи Дот вышла замуж за парня из Нью-Гэмпшира и навещала родных только на Рождество.

Гомер с Анджелом проводили Рождество в Сент-Облаке. Утреннюю трапезу делили с Кенди и Уолли, одаривали друг друга, набивали гостинцами машину и отправлялись в путь. К вечеру были в Сент-Облаке, поспев как раз к рождественскому столу. Как плакала, увидев их, сестра Анджела! А сестра Эдна обливалась слезами, прощаясь с ними. Доктор Кедр был дружелюбен, но сдержан.

Яблочный павильон был все тот же. Как и Сент-Облако. Пожалуй, отличался даже бо́льшим постоянством, как бы законсервировался, чего про приют не скажешь. Главное, в нем были все те же люди. А в Сент-Облаке детские личики за столами все время менялись.

Эрб Фаулер так все и жил с Лиз Тоуби, которую все по-прежнему звали Лиз-Пиз; ей уже было под пятьдесят, замуж за Эрба она не вышла, да он ей и не предлагал, но она все же приобрела привлекательную величавость замужней дамы. Эрб, как и раньше, сыпал грубыми, столетней давности шутками, предметом которых были его знаменитые резинки; но теперь это был сухопарый, седой старик за шестьдесят, с великоватым для его сложения животиком, походившим на украденный и спрятанный под рубаху арбуз. Злюка Хайд полысел, округлился, но остался все тем же добряком. В павильоне, как прежде, верховодили его жена Флоренс и Толстуха Дот; их веселый нрав ненадолго омрачила смерть Грейс Линч. Эти две женщины с руками в три обычных обхвата, как и пятнадцать лет назад, то и дело смешили Айрин Титком, и та, как и встарь, отворачивала лицо, пряча шрам от ожога. Мягчайший Эверет Тафт, к своему великому счастью, не отвечал больше за наем дополнительных рабочих рук; эта обязанность перешла к Гомеру. А ненависть Вернона Линча ко всем и вся была столь монументальна, что не замечала таких мелочей, как возвышение Гомера или смерть Грейс. Он по-прежнему был во власти неукротимой злобы, точившей его шестьдесят с лишком лет.

Гомер Бур поставил диагноз: у Вернона в голове незлокачественная опухоль, которая не растет, но постоянно раздражает в мозгу какой-то центр. «Сидит там и нервирует, как плохая погода», — подшучивал над Гомером пчеловод Айра Титком. Айре было шестьдесят пять, но на прицепе, в котором он возил ульи, стояли другие цифры — число пчелиных укусов за всю жизнь.

— Всего двести сорок один раз, — сказал он Гомеру. — А я вожусь с пчелами с девятнадцати лет. Значит, всего пять целых девять десятых укуса в год. Неплохо, а?

— Точно, — ответил Гомер, мысленно увернувшись от прямого удара в челюсть бейсбольным мячом, летящим с быстротой ножа в руке мистера Роза.

Гомер тоже вел свой счет: записывал карандашом числа любовных свиданий с Кенди (стирал старое, ставил новое) на обороте фотографии Уолли с экипажем «Ударов судьбы». Всего двести семьдесят, только на три десятка больше пчелиных укусов Айры. Гомер не знал, что и Кенди ведет счет, число 270 стояло на обороте другой фотографии, где она учит Гомера плавать. Фотография была как бы случайно забыта в туалетной, общей ее и Уолли. То ее загораживала коробка с салфетками, то шампунь. Туалетная была тесновата, Олив успела до болезни оборудовать ее: пустила вдоль стен металлические поручни, чтобы Уолли мог без посторонней помощи садиться на унитаз и залезать в ванну.

— Образцовая туалетная инвалида, — говорил Уолли. — Мечта обезьян, есть на чем повисеть.