Правила виноделов

Судя по звукам, наверняка его старый «кадиллак», без Рея Кендела за ним уж такого ухода не было. Гомер вспомнил, что выхлопная труба у него разболталась, мотор перебрали совсем недавно, но клапаны не отрегулировали. «Кадиллак» — машина тяжелая, с низкой посадкой, не рассчитана на ухабистые дороги фермы.

Но как же это Уолли ухитрился добраться до него? Неужели дополз? Гомер вечером сам поставил «кадиллак» за складом, дорога туда неровная, разбитая, на инвалидном кресле не проедешь.

— Может, это кто-то из местных, — шепнул Гомер Кенди; домом сидра иногда пользовались местные ловеласы; да и тенистые дорожки сада были хорошим укрытием для любовных парочек.

Тяжелая машина затормозила у самого входа, Гомер и Кенди слышали, как она чиркнула передним бампером по стене.

— Это Уолли! — опять прошептала Кенди; кто из местных стал бы так близко подгонять машину к дому?

Кто-то выключил газ, мотор еще несколько раз чихнул и смолк. Им даже почудилось, что повеяло теплом от переставшего работать двигателя.

Гомер отпустил Кенди, споткнулся о саквояж и пошел было к двери, но Кенди притянула его к себе.

— Нельзя допустить, чтобы он еще и сюда полз, — сказал ей Гомер, но Кенди не могла заставить себя покинуть спасительную темноту дальнего угла комнаты.

Гомер поднял с пола саквояж и пошел, нащупывая во тьме дорогу к выходу, протянул руку к выключателю, и пальцы нащупали новенький лист бумаги с правилами. Дверца еще не хлопнула, но в машине явно слышались тихие голоса; и Гомер помедлил нажать выключатель. Эх, Уолли, это нечестно! Если в машине говорят, то второй голос принадлежит Анджелу. Значит, Анджел подогнал к дому машину и привез Уолли сюда. Конечно, душа у Уолли истерзана, но Гомер все же сердился на друга: зачем еще и Анджела сюда впутывать? Впрочем, Анджел и без того достаточно впутан. Снаружи зажглись фары — чтобы высветить дорогу к двери, что ли?

Да, Гомер иначе представлял себе, где и как они с Кенди поведают им свою печальную повесть. И Гомер включил на кухне свет. На мгновение яркий огонь ослепил его; он стоял в проеме двери и теперь был виден им как на ладони. Ему вдруг подумалось: а может, в этом и есть высший смысл? Когда-то в начале жизни «кадиллак» спас его, и вот теперь этот «кадиллак» опять приходит на помощь. Вот он весь перед ними, с видавшим виды саквояжем старого доктора, наконец-то решившийся сказать правду, проглотить горькое лекарство.

И он стал снимать с себя воображаемые пушинки. И вспомнил, как называют этот симптом неврологи. Карфология.

Он крепче сжал ручку саквояжа. И все встало на место. Он знает, куда направить стопы. Он, в сущности, остался тем, кем всегда был, — неусыновленным сиротой. Ему как-то удалось вырваться из приюта на время. Но законное право имеет на него только Сент-Облако. В сорок с лишним пора понимать, где твой настоящий дом.

Доктор Кедр начал очередное письмо Гарри Трумэну, да вдруг вспомнил, что президент уже много лет Эйзенхауэр. Он отправил несколько писем Рузвельту уже после его смерти и множество Элеоноре, но чета Рузвельт не удосужилась ему ответить.

И Гарри Трумэн не ответил. Он не помнил, писал ли он миссис Трумэн или их дочери, но и от них ни ответа ни привета.

Он старался не поддаваться расхолаживающим мыслям, сочиняя письмо Эйзенхауэру. Как он начал предыдущее письмо? Кажется, «дорогой генерал», а вот что было дальше, хоть убей, не помнил. Наверное, написал, что был полевым хирургом в Первую мировую, потом перешел к главной теме, но как бы между прочим, применяя обходной маневр. Может, пора уже писать жене генерала? Он аккуратно вывел: «Дорогая мать» — и рассмеялся.

Все это без толку. Курам на смех писать Эйзенхауэру про аборты. Он выдернул листок из машинки и вдруг ни к селу ни к городу подумал: а ведь голова президента схожа с головой младенца.

В памяти всплыло, что Мелони завладела анкетой попечителей. Да, не время валять дурака. Пошел и сказал сестре Анджеле, что после ужина, когда уснут дети, будет собрание.

На памяти сестры Анджелы в Сент-Облаке не было еще ни одного собрания, если не считать того, не совсем удачного, с попечителями. И она решила, что свалившееся как снег на голову собрание наверняка как-то с ним связано.

— Боже, что еще за собрание! — простонала сестра Эдна и весь день ходила, вздыхая.

Миссис Гроган тоже разволновалась: ей никто не сказал, где оно будет. Как будто в приюте можно из-за этого не найти собрания или вообще пропустить.

— Думаю, нетрудно догадаться где, — успокаивала ее сестра Каролина.

Весь день Уилбур Кедр работал в кабинете сестры Анджелы. Никто в этот день не рожал; пришла женщина делать аборт; ее ласково встретили, устроили и назначили операцию на завтра. Уилбур Кедр ни разу не вышел из кабинета сестры Анджелы, ни на обед, ни на чай, даже «работу Господню» перенесли на завтрашнее утро.