– Я устал с тобой препираться. Или ты идешь со мной, или я ухожу – и на этот раз с концами, без шуток. Так ты идешь или нет?
По аллеям примыкающего к дому сквера гуляли мамаши с колясками и пенсионерки с собачками. В дальнем его конце была установлена эстрада, где летними вечерами играл духовой оркестр. Перед эстрадой стояли скамейки, усыпанные облетевшими листьями.
Уна опустилась на скамейку, сложив руки на коленях. Отто осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, сел рядом – так близко, что их бедра соприкоснулись. Он ощутил знакомое волнение, подавил его усилием воли и попытался сосредоточиться на предстоящем разговоре.
– К чему такая таинственность? – спросила Уна.
– Я не шутил, когда сказал, что решил стать художником. Буду выставляться в галереях, участвовать в вернисажах и всякое такое. Но картины будешь писать
– Я?
– Твои старые работы использовать нельзя: профессионалы могут узнать руку. Но изменив стиль…
– Не собираюсь выслушивать этот бред.
Уна попыталась встать, но Отто удержал ее и заговорил со всей убедительностью, на какую был способен:
– Я всё продумал. Поступлю на курсы, получу диплом, потом якобы совершенствую свои навыки и явлюсь в Союз художников с твоими холстами. Меня зачислят в штат, хотя бы на полставки. Ну, а дальше пошло-поехало: выставки-продажи, гонорары…Твои работы можно продавать за хорошие деньги. Особенно если придумать соответствующую легенду: бывший писатель, стукнутый по голове автомобилем, благодаря Правилам становится талантливым художником. Отличный агитационный ход, даже Куцу не к чему будет придраться.
– Я тебя не узнаю, Отто… Ты стал другим. Уж не знаю, кома ли так на тебя повлияла или шок от погружения в новую реальность, но раньше ты не был таким хватким, таким… расчетливым.
– Ну, когда-то же надо меняться. Чем плоха моя идея?
– Да всем! – воскликнула Уна. – Всем она плоха.
– На самом деле только одним: вся слава достанется мне, а не тебе.
– Я об этом вовсе не думала…
– Ты прежде всего
Отвернувшись, Уна надолго замолчала.
– Почему ты думаешь, что мои работы будут востребованы? – наконец спросила она.
– Потому что ты талантлива, и сама это знаешь.
– А если обман раскроется?
– Не раскроется. Я оборудую дома мастерскую. Стану носить берет набекрень и заляпанную красками блузу. Отпущу бородку, начну злоупотреблять красным вином и заведу роман с натурщицей…
Уна рассмеялась:
– У тебя своеобразное представление о художниках!
В ее настроении произошел явный перелом, и Отто посчитал это добрым знаком.
– Давай попробуем, – сказал он. – Если на поверку идея окажется никудышной, я сразу от нее откажусь. Но я уверен, что у нас всё получится.
–
– Что?
– Твои попытки удержать меня любым способом. Ты не можешь смириться с тем, что я больше тебе не принадлежу, и придумываешь разные предлоги для наших встреч. Это опасно, Отто! Не менее опасно, чем твоя безумная затея с картинами. Признайся, ты все это задумал только для того, чтобы иметь повод видеться со мной?
– Не только. Но раз уж ты об этом заговорила… Я не верю, что наши встречи могут привести к неприятным последствиям. Если, к примеру, я сейчас обниму тебя и поцелую
Отто замолчал, осознав, что вещает в пустоту: Уны на скамейке уже не было. Она торопливо удалялась по аллее и вскоре пропала за деревьями.
Внезапно у Отто вновь возникло ощущение, что за ним наблюдают. И хотя поблизости не было никого, кто напоминал бы того парня в кепке, неприятное ощущение не покидало его до самого дома.
12. Предупреждение
Бруно сидел на том же месте, в том же костюме и с тем же брюзгливым выражением лица. Впрочем, увидев Отто, он несколько оживился.
– Господин Рейва! Присаживайтесь, – произнес он подозрительно благожелательным тоном.
– Благодарю, господин Куц. – Отто отчасти из предосторожности, отчасти из желания позабавиться решил придерживаться такого же официального тона. – Как поживаете?
– Спасибо, неплохо. Послезавтра улетаю на Всемирный конгресс тотального внедрения Правил.
– А разве их еще не везде внедрили? – искренне удивился Отто.