Правильный пацан

Виталий орудовал стаканом и чашкой как заправский жонглер: глоток водки, три – пива, и так почти безостановочно. Он называл этот коктейль «утренним ершом, которому нечего терять», и очень скоро взгляд его действительно приобрел не слишком осмысленное рыбье выражение.

Тамара даже на фоне холодильника смотрелась бледно – лишь темные круги под глазами мешали сравнить цвет ее лица с белой-белой стеной. Она вяло орудовала вилкой, иногда забывая подносить ее ко рту. Молчала. Смотрела преимущественно в свою тарелку.

Рита, казавшаяся поначалу весьма оживленной, постепенно прониклась ее настроением и перестала похохатывать, вспоминая ночное приключение.

Все они зашли далеко, может быть, даже слишком далеко, чтобы пойти на попятный. А ответный ход оставался теперь за бандой, возглавляемой милиционерами в погонах, при должностях и званиях, облеченных властью, но зато ни в чем не уличенных. Им ничего не стоит привлечь, упечь. Благо было за что. Сергей успел наломать немало дров. Только щепки летели.

– Что приуныла? – спросил он, перехватив осторожный взгляд Риты.

Она как можно небрежнее пожала плечами:

– Ерунда. Мысли всякие…

– Понятно. – Сергей кивнул. – Присутствующим неловко. Им стало жалко Женю, Клима и их дядечек-милиционеров. А пострадавшие – бог с ними. Продадут последнее, подлечатся в психушках, авось и оклемаются когда-нибудь.

Рита вздрогнула, хлебнула водки и наколола вилкой шпротину с таким остервенением, словно намеревалась пронзить ее вместе с консервной банкой.

Тамара тяжело вздохнула.

А Виталий проделал свои нехитрые манипуляции со стаканом и чашкой, после чего высказался от имени всех присутствующих:

– Никто тебя ни в чем не винит, шурин, все ты сделал правильно. Просто, знаешь, как-то муторно на душе. Когда все это с ней случилось, – Виталий ткнул пальцем в потупившуюся Тамару, – мне казалось, что я готов этих скотов передушить собственными руками, а теперь…

– А теперь выяснилось, что это можно сделать чужими руками, – пробормотала Рита.

Виталия словно кипятком ошпарили:

– Я что, отказывался в чем-то участвовать? – воскликнул он возмущенно. – Хотя некоторые методы Сергея кажутся мне, гм, экстремальными. – Виталий плюхнулся на стул, с которого так порывисто вскочил, и занялся откупориванием пивной бутылки. Так было удобнее прятать глаза.

Хотя это казалось невозможным, Тамара побледнела еще сильнее и, запинаясь, произнесла:

– Будь моя воля, я бы сейчас все прокрутила обратно. Как эту видеопленку. Но раз уж так вышло, то стирать, – она пьяно поводила перед собой пальцем, – стирать я ничего не собираюсь. Ни-че-го-шень-ки. Есть вещи, которые прощать или забывать нельзя.

– Ты о чем? – насторожился Виталий.

– А ты действительно желаешь услышать правду? – осведомилась Тамара, отыскивая блуждающим взглядом мужа.

Он нахмурил брови:

– Какую? Ты что-то от меня скрываешь?

Тамара прищурилась, как это делают очень близорукие или очень решительные люди, готовые наделать глупостей. Сергей поспешил взять ситуацию под свой контроль.

– Так, – провозгласил он, устраивая на коленях свою запасную гитару, которую он прихватил, уезжая с Арбата, – довольно болтать на эту тему. Сделанного не воротишь, будущего не наколдуешь… Меня всегда манила вдаль моя мечта хрустальная…

Лишь когда Сергей взял первый аккорд, стало ясно, что он уже не говорит, а поет, словно беседуя с собою вслух. Негромко. С полузакрытыми глазами.

Меня всегда манила вдаль
Моя мечта хрустальная.
Мне ни к чему у ворожей
Судьбу свою пытать.
Я жму на газ, топлю педаль…
Дорога – идеальная,
Ни миражей, ни виражей,
О чем еще мечтать?
Обидно: тормозят нас те,
Кто сами еле ползают.
Не те, кто впереди давно —
Им ведь на нас плевать.
Я ж не могу плестись в хвосте,
Нетерпеливо ерзаю.
По счастью, мне судьбой дано
Всех нынче обогнать…

Рита тупо взглянула на поднесенную к губам чашку и поставила ее обратно, едва не промахнувшись мимо стола. Она раньше никогда не слышала, чтобы так пели. Не к голосу своему прислушиваясь, а к тому, что творится на душе.

Виталий икал, прикрыв рот ладонью, но никто не предлагал ему выпить водички – его не замечали. В кухне остался только Сергей – бог и царь, один на один со своей шестиструнной гитарой наперевес. Остальные временно исчезли, обратившись в слух.