Правильный пацан

И обмираю сердцем я,
И чувства закорочены,
Смотрю лишь завороженно
На вспышки встречных фар…
Но вдруг меня инерция
Швыряет на обочину.
Трагедия закончена.
Разыгран глупый фарс.
Как это удивительно —
Остаться жить нечаянно!
Сижу, храним приметами,
Оглохший и немой.
Зеваки снисходительно
Смеются: ишь, отчаянный!
Но им не смерить метрами
Путь торможенья мой.

Стоп! Ладонь Сергея прихлопнула струны. В наступившей тишине было слышно, как – ик! – судорожно передернулся Виталий, а потом раздалось бульканье – это он спешил наполнить свои емкости.

– Не гони лошадей, – посоветовал ему Сергей.

– А! – Виталий махнул рукой. – Чего уж тут осторожничать, когда «за миг до столкновения не по своей вине…». Мы ж сейчас действительно все – без тормозов. Куда кривая вынесет?

– Тебя – в койку, – заверила его Тамара. – Тоже мне, гонщик нашелся. Лихач… По самые брови с утра заправился!

Тут она совершенно некстати выпила водки, и стало ясно, что мужу сегодня придется отсыпаться отнюдь не в гордом одиночестве.

Рита подумала, что хмель и ее здорово разобрал. Собравшиеся за столом сделались какими-то другими, лишь отдаленно похожими на тех, прежних. А Сергей вообще виделся ей новыми глазами. Пускай не очень трезвыми, но все равно новыми.

– Это твоя песня? – спросила она почему-то шепотом.

– Была моя, – неохотно ответил Сергей.

– Что значит «была»?

– Ты или сочиняешь песни, или воюешь. Эти занятия несовместимы.

– Война, слава богу, давно закончилась, – заметил Виталий. Чтобы отчетливо видеть собеседников, ему приходилось смотреть на них одним глазом. Это придавало ему сходство с всезнающим мудрецом, только очень юным и пьяненьким.

– Для меня ничего не закончилось, – сказал Сергей и бросил взгляд за окно, где уже вовсю светило майское солнышко. – Разве что эта проклятая ночь.

Поднявшись, он со стуком поставил гитару в угол и вышел из кухни, показывая всем своим видом, что смертельно устал от чужих проблем и желает остаться один.

Это было настолько очевидно, что Рита проворно выскользнула из-за стола и устремилась за ним следом.

Глава 16 Правда, и ничего, кроме правды

1

– В детстве я ощипывал живых воробьев догола и бросал их в воду, – выдавил из себя Березюк.

– Отлично, – кивнул Ластовец.

– Нет, я после этого себя очень скверно чувствовал. Один раз даже пытался повеситься.

– Отлично, что вам хочется выговориться, – поправился Ластовец, – а воробьи – шут с ними.

– А еще мы с ребятами ходили по ночам к бане и там заглядывали в открытую фрамугу.

– Ну, такие грешки за всеми водились. Ерунда.

– Нет, не ерунда, – уныло возразил Березюк. – Однажды в бане мылась девочка, которую я любил, а я хихикал вместе со всеми и никому не запрещал на нее пялиться.

Ластовец бросил взгляд на часы и заметил:

– Сейчас бы та девочка была бы рада, чтобы на нее кто-нибудь захотел посмотреть, да годы, увы, уже не те. Она ведь ваша ровесница, наверное?

– Ее звали Люба, Люба Алексеева. Она училась со мной в одном классе и стеснялась носить очки. Еще до школы мы ходили в один детский садик, и там, за летним павильоном, иногда показывали друг другу… Ну, вы меня понимаете…

– Обычное любопытство, – отмахнулся Ластовец. – Здоровый детский интерес.

– Нет! Нездоровый! Потому что я…

Речь Березюка оставалась ровной, но постепенно убыстрялась. Он отлично сознавал, что сидит напротив офицера ФСБ, перед которым едва ли стоит распускать язык, но ничего не мог поделать с собой. Введенный скополамин побуждал его не просто к откровенности, а к стремлению вывернуться наизнанку.

Ластовцу было скучно. За годы работы в следственном управлении ФСБ он и не такое слышал. Солидное старинное здание без вывесок, расположенное в тихом переулочке между Никольской и Ильинкой, являлось своего рода исповедальней, где и без «сыворотки правды» люди начинали выкладывать и то, что действительно знали, и то, о чем только догадывались, но главным образом то, что от них желали услышать.

И все же в некоторых случаях Ластовец предпочитал использовать химические препараты. Не всегда ведь есть время и желание разводить тары-бары-растабары. Тогда просишь медиков сделать подследственному укольчик и терпеливо ждешь, пока он «поплывет» окончательно.

Ощипанные воробьи и голые подруги детства – всего лишь издержки производства. Это как разгон перед трамплином. Главное, чтобы подсознание собеседника как следует раскрепостилось, перестало притормаживать на скользких поворотах. А потом только знай подстегивай подследственного все более насущными вопросами да пиши на диктофон очередную человеческую комедию.