Правило крысолова

— Реклама чего? — встрепенулась я.

— Автомобиля.

— “Мерседеса”, — кивнула я.

— Да нет, что вы, последней модели “Москвича”.

Я отлично помню тот ветреный день в мае и нежный слепой дождь с липким приторным запахом тополиных распустившихся почек, и парок над разогретым асфальтом, и доверчивых беззонтичных прохожих, уставившихся на нас с покорным удивлением, словно заколдованных дождем в солнечный полдень.

Они останавливались, некоторое время шаря глазами в поисках источника музыки, обнаруживали играющую на губной гармошке Лаврушку, потом разглядывали то приседающего, то вскакивающего Лома с камерой, потом их взгляды прилипали ко мне, и вновь подошедшие застывали, дополняя небольшую толпу с задранными вверх головами, приоткрытыми ртами, с глазами одинакового выражения — мне с крыши “Мерседеса” лучше всего была заметна эта одинаковость.

Машина подо мной раскачивалась, и это придавало моему импровизированному танцу некоторую угрожающую пикантность. Я от души притопывала толстоподошвенными тупоносыми ботинками, кружась и выкидывая ногами рискованные коленца, моя многоярусная пышная юбка с кружевными оборками захватывала в себя ветер, заставляя меня иногда балансировать, размахивая руками, растрепавшиеся волосы лезли в рот и приходилось их выплевывать. Хозяин “Мерседеса” стоял рядом, курил, переговаривался то ли с шофером, то ли с телохранителем — этот человек один из всей толпы смотрел на меня как на опасное недоразумение, а все другие как на достойное дополнение к дождю в солнечный полдень.

“Мерседес” затормозил возле нашей дружной троики, когда мы спокойно прогуливались в воскресенье по теплой весне в поисках нечаянных находок, для которых у Лома всегда была наготове камера. Парочка находок уже имелась — продавец матрешек, зачем-то натягивающий на одну из своих деревянных кукол презерватив, и облезлая болонка, которая, захватив зубами, исступленно тащила по брусчатке Арбата огромную длиннохвостую шкурку черной лисы с засушенной головой и когтями на болтающихся шкурках лап.

Из притормозившей машины высунулась рука, пока я таращилась на пухлые пальцы (на указательном — массивная печатка), крепко ухватившие меня чуть выше запястья, Лаврушка отпрыгнула на безопасное расстояние, а Лом включил камеру.

Я дернула рукой. Пальцы не отпускали. Тогда, наклонившись, я посмотрела на человека, схватившего меня из окна шикарной машины.

— Куда идешь? — спросил он буднично. Машина продолжала тихо двигаться, я шла рядом и соображала, куда иду.

— Почему ты так одета? — Это был второй вопрос хозяина жизни, заключенной в стойких запахах внутри салона машины.

Я посмотрела на свои ноги. Эти тяжелые тупоносые ботинки в сочетании с нежнейшими белыми носочками под пышными складками юбки всегда вызывали у меня чувство надежности и беспричинного веселья. Поэтому, примерно вышагивая рядом с “Мерседесом”, я ответила:

— Я всегда так одеваюсь, когда выгуливаю весну. Потом дома я еще долго нюхаю подошвы.

Хозяин задумался, кивнул, приказал человеку за рулем остановиться. Автомобиль не просто затормозил или дернулся, он тихонечко и бесшумно притих, как внимательный человек на выдохе, боясь потревожить спящего ребенка.

— Зачем? — спросил мужчина, не выпуская моей руки. Краем глаза я заметила, что Лаврушка подбирается к нам с баллончиком в правой руке и милицейским свистком в левой.

— Зачем нюхаю? Смотри. — Я задрала ногу так, что подошва ботинка оказалась как раз у окна. Вдвоем мы некоторое время внимательно разглядывали узорчатую желтую рифленость, оклеенную упавшими чешуйками тополиных почек. Убедившись, что мужчина тоже почувствовал приторный липкий запах, я опускаю ногу. — А если честно, то сейчас фестиваль степа.

— Ты танцуешь степ? — Мужчина выпустил мою руку, открыл дверцу, выглянул и погрозил пальцем Лаврушке.

— Только лапландский и только на крышах дорогих автомобилей.

— Зачем? — Он опять тупо уставился на мои ботинки с белой полоской носков над мощнейшими раструбами.

— Такая фишка, понимаешь, я профессионально танцую лапландский степ на крыше дорогого авто, мой оператор снимает, — кивнула я на оторопевшего Лома, — подруга играет на губной гармошке. Три с половиной минуты отличного видео. Двести долларов. Потом покажешь друзьям на вечеринке.

— Ты будешь раздеваться? — заинтересовался хозяин “Мерседеса”, осмотрев улицу.

— Да нет же, я танцую в этих ботинках степ!

— А в чем тогда фишка?

— Это здорово — лапландский степ на крыше твоего “Мерседеса”! Всем понравится, а когда друзья, посмотрев, как я танцую в этих ботинках, спросят, чья это машина вообще, ты равнодушно пожмешь плечами и скажешь, зевая: “Моя…”

— Все в Москве и так знают, что это моя машина, — сразу пожал плечами мужчина, не решаясь меня так просто отпустить, но еще плохо представляя, что он вообще может предложить интересного танцовщице на крышах автомобилей. — Такого цвета больше нет ни у кого.

— Да уж, — согласилась я, осмотрев канареечка-желтую, словно сорвавшуюся каплей с раскаленного солнца, машину.

— Ладно, залезай, — вдруг сказал он и решительно выбрался из машины.