— Что? — опешила я. Невинная выдумка грозила превратиться в цирковое шоу с элементами клоунады.
— Лапландский степ, — сказал мужчина, подхватил меня под мышки и легко закинул на крышу “Мерседеса”.
Некоторое время я оглядывалась, стоя на четвереньках. Потом осторожно встала на ноги. Подпрыгнула пару раз. Скользко. Ветер тут же занялся моей юбкой и заодно растрепал волосы. Лаврушка смотрела снизу с выражением заблудившегося щенка, которого сейчас отловит сетью собаколов. Поэтому, пока она не успокоилась и не убедилась, что я не свалюсь вниз, я отбивала подошвами ботинок с налипшими тополиными чешуйками, без аккомпанемента. Потом она вытащила свою гармошку, Лом встрепенулся, шофер после первых моих притопов выбрался из покачивающейся машины, стал рядом с хозяином, покивал головой и уважительно заявил:
— Не прогнет.
— Думаешь, не прогнет? — задумчиво смотрел на мои ботинки хозяин.
— Не. Не прогнет. Отличная сталь. И девчушка легкая. — Шофер покосился на упитанную Лаврушку. — Может, и эту закинем для эксперимента?
Вытаращив глаза, обомлев от страха и скомкав мелодию, Лаврушка отчаянно покачала головой.
Вообще в лапландском степе рукам полагается висеть плетьми вдоль тела и не участвовать в танце, поскольку работают в основном ноги, а верхняя часть тела максимально расслаблена, выражение лица — застывшее, взгляд полусонный. Но в такой ветер на скользкой крыше трудно сохранить равновесие, поэтому, если этот автомобильный степ увидит настоящий знаток степов вообще и лапландского в частности, он, конечно, будет вправе выругаться. Хотя, если честно, мои движения руками, удерживающими взлетающую юбку, и регулярные выплевывания попавших в рот волос придали этому несколько инфантильному северному танцу особый колорит.
— Две сорок, две пятьдесят, три… Три десять, — начал отсчет конца времени Лом.
— Все! — Я остановилась, подняла руки вверх — напряженными ладонями к солнцу, как это полагается в лапландском степе, и ветер довершил дело, подхватив верхнее полотнище юбки, и два нижних — с кружевами, и еще многоярусную сатиновую подкладку, и хлестнул меня этим в лицо.
Снимал меня с крыши шофер, или телохранитель. Лом настолько вошел в роль оператора танцовщицы степов, что совершенно успокоился и протянул хозяину машины нашу карточку. Тот достал две сотенные.
— Отдай кассету, — кивнул он на камеру.
— Ну что вы, — вытаращил глаза Лом, — это наша наработка задень. Здесь, кроме.танца, еще презерватив на матрешке и собака со шкуркой чернобурки…
Хозяин молча добавил еще одну сотню. Я втиснулась между ним и начинающим звереть Ломом и приступила к улаживанию конфликта.
— Такие деньги за рабочую кассету мы не берем. Ведь основное в нашем деле — монтаж, понимаете? У вас будет полноценный фильм, с вступлением, заключением, рекламой…
— Рекламой?.. — обалдел хозяин.
— Конечно, мы добавим еще парочку наших лучших фильмов для рекламы, может быть, вам захочется после этого обратиться к нам не только по поводу степа. И заплатить можете при получении кассеты…
— Когда? — перебил меня хозяин, настойчиво протягивая свои сотни и не отводя подозрительного взгляда от Лома. Уже отъезжая, он высунулся из окна и поинтересовался на ходу:
— А на крыле самолета сколько будет стоить?
— Послушай, Ахинея, — шепотом уговаривал меня Лом в сумраке комнаты для психологического расслабления под еле слышную успокаивающую музыку, — ты сама разрешила использовать наш архив по моему усмотрению. Не перебивай меня только одну минуту, я все объясню. Этот кабан из “Мерседеса” позвонил через две недели и спросил, могу ли я сделать пару фотографий для рекламы автомобиля. Он уверял меня, что их увидят только в Германии на выставке, всего-то было сделано сто двадцать плакатов, понимаешь!
— Пусть принесут плакат.
— Ахинея, они боятся, что ты его… Что тебе не понравилась эта девушка на плакате, то есть тебе не понравилась ты…
— Я ничего не сделаю, только посмотрю.
— Не надо, Ахинея, ты опять расстроишься.
— Что там написано?
— Там, конечно, не “Мерседес” под тобой, а “Москвич”, но тоже ярко-желтый, и написано: “Подари своей девушке мечту!”
— Зачем в Германию везти рекламный плакат “Москвича”? — Я перестала что-либо понимать.
— В Германии сделали плакаты с их машиной, последним “Мерседесом”, а потом наш АЗЛК попросил меня…
— Ты скотина, — равнодушно замечаю я.
— Мы купили тогда самую лучшую приставку, — винится Лом. — И вторую камеру…
— Почему ты выбрал именно этот кадр, ну почему?! — Я бью кулаком по мягчайшей коже мягчайшего кресла.
— Ахинея, посмотри на себя в зеркало. В твои глаза вообще заглядывать опасно, а цвет кожи, а пластика локтей и колен! У меня есть один снимок, где только твой рот. Приоткрытый, с оттопыренной нижней губой. Это же икона для онанистов! Не хотел тебе говорить, но если бы ты согласилась со мной работать по ню…
— Я уже не согласилась. Я не согласилась пять лет назад, ты обещал никогда больше не затрагивать эту тему!
— Ладно, виниться так виниться. Я продал на рекламу еще пару кадров. Нет, не твоих, — предупреждает он мое возмущение.
— Не моих?..