Правило крысолова

Я вскочила и разглядела, что Пятница держит в руках небольшую урну — длинный пластмассовый футляр с надписью. “Твой мусор — твое лич…” Личико? Ага, сзади по кругу продолжение — “…ное дело”. Мы пошли с нею на свет, к открытой на улицу двери, и вот я уже стою у этой двери и в полном ступоре смотрю на валяющегося на земле Ладушкина, освещенного закатным холодным солнцем. Рядом с ним лежит лицом вниз еще один мужчина в униформе, и скорее по наитию, чем догадавшись, я переворачиваю его и смотрю в лицо. Лопес.

— Это он… Ладушкина? — спрашиваю я Пятницу.

— Нет. Это я. — Она возится с моим пистолетом, проверяет обойму. — Сначала этого смуглого, а потом инспектора. Нечаянно.

— Вы его убили? — Все происходящее вдруг надоело мне до отвращения.

— Не знаю, — задумывается Пятница. — Урна вроде пластмассовая…

— Так посмотрите! — закричала я. — Вы же медик!

— Не ори! — Девушка приседает и осматривает Ладушкина.

Теперь, приглядевшись, я вижу, куда она попала инспектору урной. В лоб. Там набухает огромная шишка.

— Чего кричишь? Он выходил сразу после грузчика, — кивок на Лопеса, — что я должна была подумать? Грузчиков ведь было двое. Павел жив? — вдруг спрашивает она, а Ладушкин открывает глаза.

— Какой Павел? — спрашивает он страшно деловым тоном.

— Лежите, не двигайтесь, у вас, наверное, сотрясение. — Девушка приподнимает голову инспектора, он стонет и решительно встает. Мы поддерживаем его под руки и медленно обходим помещения банка. Ладушкин пересчитывает лежащих, спрашивает, почему не едет группа захвата, а девушка уверяет его, что они и были группой захвата. Дотащившись кое-как до холла, усаживаем Ладушкина в кресло.

— Я пойду еще раз все осмотрю, — нервничает девушка.

Я понимаю, что она ищет Павла, но накатившее отвращение к происходящему, усугубленное таким количеством убитых и раненых мужчин, какого мне еще не приходилось видеть, делает меня абсолютно равнодушной к судьбе моего бывшего любовника.

Как только она ушла, вдруг мгновенным взглядом оценив мысли друг друга, под визг подкатывающих на полном ходу к банку машин, мы с Ладушкиным, не сговариваясь, встаем и быстро идем в подсобные помещения.

— Ключ у тебя? — только и спросил пошатывающийся Ладушкин.

Я покачала головой и развела руками. Из-за стеклянной перегородки с надписью “Услуги хранения и аренда сейфов” вдруг появляется физиономия Павла.

— Инга, — говорит он радостно и осуждающе, — ну почему ты тут бегаешь, это опасно! Почему ты не сидишь в кабинете!

— Быстрее! — не останавливается Ладушкин.

Я вбегаю в сейфовый зал первой. Ячейка номер 9 заперта. Ладушкин показывает пальцем на лежащего старика. Я отшатываюсь. Ладушкин топает ногой и кривится, держась за лоб.

— Не могу наклониться, боюсь упасть! — шипит он. — Быстро, сейчас сюда придут!

Я никак не могу заставить себя обшарить карманы старика. Павел, который пошел за нами, приседает, раскрывает ладонь бедолаги и протягивает мне ключ. Смотрю сверху в его глаза, смотрю на руку, смотрю на пришитую пуговицу пиджака. Ключ выдергивает Ладушкин. Пока он возится с замком, в коридоре уже слышны шаги. В темном нутре ячейки одиноко лежит продолговатая маленькая коробочка. Я разочарованно смотрю на Ладушкина. Какая глупость! Наверняка это Ханна положила в сейф драгоценность, подаренную ей поклонником, а мы-то!..

Павел, поднявший руки над головой, я, застывшая истуканом с выражением разочарования на лице, и Ладушкин, открывший коробочку, хором уверяем ворвавшихся в зал в касках и в полном боевом снаряжении спецназовцев, что не имеем оружия, которое надо бросить на пол. Пока нас обыскивают, я, скосив глаза, разглядываю содержимое коробочки, потом смотрю в брезгливо перекошенное лицо Ладушкина и спрашиваю:

— Что это за гадость?

— Это палец, — авторитетно заявляет Павел, вытягивая шею к коробочке.

— Какой… палец? — спрашивает Ладушкин.

— Мизинец, — кивает Павел и продолжает с философской невозмутимостью:

— Засушенный мизинец мужчины.

Я сглатываю. Он, конечно, хирург, ему видней, но, по-моему, эта гадость, которая лежит на красном бархате коробочки, больше всего напоминает скрюченный обезьяний палец с неухоженным толстым ногтем. Я пытаюсь представить мужчину, которого так любила Ханна, что даже засушила на память мизинец и положила его, как драгоценность, на хранение в банк. Ничего не получается. Накатывает лицо Лопеса, которого как раз, бездыханного, спецназовцы волокут под руки по коридору, потом видение слегка изменяется, добавляется нежный рот Павла, длинный нос Ладушкина и добрые, беззащитные глаза Лома.

Нас усаживают в холле, ставят рядом молодого паренька с автоматом в ужасающего размера высоких ботинках, и он стоит, как приказано, не шелохнувшись, наблюдая за нами и не реагируя на вопросы. Павел, повернувшись ко мне спиной, что-то сует старшему группы, я понимаю, что это наверняка удостоверение, и в мое полнейшее безразличие, в мою усталость и отчаяние пробирается любопытство — тонкой струйкой дыма от сигареты директора банка, он сидит рядом. Страшно захотелось посмотреть, что там написано.