Правило крысолова

— Плевать мне на деньги. Плевать мне на террористов. На Зебельхера, на ФСБ и на тебя, Коля Ладушкин. У меня дело в Овечкине, я его сделаю, потому что обещала бабушке. Ханну с мужем мог убить кто угодно — ревнивая жена одного из ее любовников, или несколько ревнивых жен сразу, бывшая жена Латова, сестра Бригит Анна в отместку за расцарапанную физиономию, мой дядя Макс, чтобы забрать себе дочь и привести мир хотя бы в относительное равновесие, моя мама в припадке ненависти, мой отец от любовной тоски, маньяк в лесу, поджидающий автомобильные парочки, да кто угодно!

— А как насчет тебя, Инга Викторовна? — приторным голосом поинтересовался Коля Ладушкин.

— Я не могла убить. Я не воин. Я, конечно, могу убить случайно, по необходимости при самообороне, да и то только предметом, имеющим отношение к хранительницам очага. Согласись, отрезание голов совершенно спокойно сидящим в машине людям не назовешь самообороной. Зачем это мне?

— Неполная семья, страдания матери, подростковый максимализм и страховка!

— Какая страховка?

— Жизнь Латова была застрахована на десять тысяч долларов.

— Ну что ты, Коля, все про деньги да про деньги? Добавь хоть какое-то разнообразие в свои ненормальные вымыслы. Кстати, бывшая жена Латова могла знать про деньги.

— Но страховку получат дети или их опекун! Латова с дочерьми и ты!

— Скучно, Коля. Давай, как в стандартном детективе, разложим все по полочкам.

— Да я вот тут уже все набросал на начальном этапе следствия. — Ладушкин подвигает ко мне листок. — Отсутствующие головы и кисти рук — это делают для затруднения опознания тел. Так… что там у меня дальше… Беспорядочные связи Латовой, но тогда бессмысленна смерть Латова. Если предположить, что убить хотели именно Латова, а жену за компанию, то страховка выходит на первый план. Если хотели убить Ханну, а Латов попал случайно, то на первый план выходят деньги Фракции КА.

— Вот тут у тебя написано “ритуальное убийство”, это что?

— Наши аналитики просмотрели архивы. Некоторые секты используют в своих шабашах членовредительства и убийства. Но как только в Москву приехал Зебельхер, я все понял.

— Что именно?

— За сведениями о запрятанных деньгах охотилась Анна Хогефельд с напарником и Зебельхер. Лопес, кстати, никак не придет в себя, и я могу предположить, что Зебельхер приложит все усилия, чтобы оказаться у его больничной койки первым, если тот очнется.

— Охотились они, а еду за деньгами я, так, что ли?

— Точно. Все дело в тебе.

— Откуда я могла узнать про деньги? Моя тетушка Ханна была женщина умная, если уж и поделилась с кем, то не с дочерью своей припадочной сестры, у которой она увела мужа!

— Палец, — заговорщицки подмигивает мне Ладушкин.

— Палец?..

— Засушенный палец в сейфе. Я все понял. Монастырь, засушенные мощи, а? Вот тут, — он осторожно постучал себя по багровому лбу, — сейчас все сложилось в цельную картинку.

— Ладно. — Я махнула рукой и начала собираться. — Ты, Коля, со своими ушибами почти инвалид.

Может, подождешь меня в Лакинске в гостинице? Я за день должна управиться, съезжу в “Овечкино” и обратно, сразу заберу тебя из гостиницы, вместе вернемся в Москву.

— А вот полного дурака из меня делать не надо, — зловеще пригрозил пальцем Ладушкин. — Не надо, Инга Викторовна, делать из меня идиота!

— Как хочешь, Коля, только не утопись потом от разочарования.

— А я, Инга Викторовна, оптимист! — объявил Ладушкин. — Любой опыт употреблю с толком! Только ты не спеши сильно, я быстро ходить не могу, сама понимаешь — нога не сгибается. Вот тут, над коленом, видишь, перевязка? Нет, ты пощупай, пощупай! Это же твой любимый оператор разводным ключом!..

— Мне пора, Коля, извини, сиделка из меня плохая.

— Ну как же такое может быть? — хромая, догоняет меня в тамбуре Ладушкин. — Сиделки из хранительниц очага должны быть отменные!

— Кто это сказал?

— Ваш дедушка, то есть который не дедушка, а брат бабушки, Питер Грэме, инвалид второй группы. Он сказал, что если я на вас женюсь, то буду иметь примерную мать детей, отличную домохозяйку, медсестру и восторженную любовницу одновременно. Он сказал, что вы — настоящая дочь Вельды, хоть и не воин…

— Я дочь Марии.

— Мария — это потом, а сначала у Евы, той самой, первой, родилось семь дочерей, все на разные темы, вы из рода Вельды — правительницы, а вы и не знали? А все дочери Вельды — самостоятельные и волевые женщины, умеющие за себя постоять. Дочери Вельды славятся в основном как женщины-воины. А ваш дедушка, который брат бабушки, предпочитает иметь дело с хранительницами очага, женщин-воинов ненавидит всей душой, он сам признался, и бабушку вашу, воина, с трудом терпит, да… Куда же вы? Инга, вы не можете меня так просто бросить, посмотрите, какая высокая платформа? Помогите почти инвалиду!

С платформы я смотрю на взъерошенного Ладушкина, которого толкают выходящие из тамбура люди, на багровую шишку на его лбу, на гипсовый воротник и больше всего на свете в этот момент хочу стать воином. Воином, равнодушно пристреливающим раненых врагов, черт возьми! Перешагивающих через их отбитые ноги!