Правило крысолова

— Мы должны попасть на хутор, а хутор позади монастыря, ближе к Овечкину, чем к Неклюдову. И вообще, бабушка предложила мне этот путь как особо трудный, если за мной кто-нибудь увяжется.

Мы молчим, и теперь шум воды чудится совсем рядом.

— Мы должны идти, — бормочет Ладушкин. — Если я не верну машину до восьми, меня будут искать, а вас объявят в розыск как особо опасного преступника. В монастырь нагрянет отряд…

— “Собинка”, — подсказываю я.

— Да… Устроят переполох…

— Не спи, Ладушкин.

Где-то к часу ночи, мокрые снизу до пояса, мы добрались до глухого забора. Пошли вдоль него, с трудом передвигая ноги. Забор был составлен, как частокол, из заостренных вверху тонких бревен, и минут через десять ощупывания этих самых бревен на меня, вероятно, накатило мощнейшее дежа-вю, я представила, что за этим частоколом находятся мои близкие, моя семья, дети, а я только что выбралась из татарского плена, силы на исходе, а попасть к своим не могу…

— Стоять! — тихим голосом приказал Ладушкин, и от неожиданности я села на землю.

Он шел впереди и теперь что-то рассматривал, наклонившись. Я ничего не видела, кроме его едва различимой в лунном свете согнутой фигуры. Вот он, не разгибаясь, поворачивается, подходит ко мне и шепчет:

— Там приоткрытая калитка, а у калитки труп. Очень странный.

— Ка… Как это — странный? — перехожу и я на шепот.

— Там лежит монашенка в рясе и с автоматом в руках.

Подумав, я ползу вперед. Калитка вырублена в частоколе и имеет с той стороны мощный кованый засов под колоколом. Все это я ощупываю дрожащими руками, стараясь не наступить на женщину, раскинувшую ноги в кирзовых сапогах. Она лежит как раз в проходе калитки, сапогами наружу, вцепившись руками в автомат, и голые колени над голенищами кирзовых сапог кажутся на фоне задравшейся рясы верхом непристойности.

Снаружи у калитки свисает из отверстия цепь, если ее подергать, звонит колокол. Я не заметила и нечаянно задела цепь, застыв в ужасе от глубокого протяжного звука. Ладушкин тут же дергает меня за руку и тащит, пригнувшись, к ближайшему строению. Это сарай с высоченным потолком, перекрытым наполовину на высоте двух метров для хранения сена. В углу горит огоньком что-то похожее на лампадку или на висячую керосиновую лампу. В слабом ее свете наши тени на стенах кажутся уродливыми великанами. Я вцепилась в куртку инспектора обеими руками. Ладушкин достал пистолет. И тут я заметила, как с перекрытия, плавно кружась, опускается белое перышко. То ли от усталости, то ли от страха мне вдруг ясно почудилось хриплое ке-е-хр-р… соседского попугая, клянусь, я даже почувствовала его запах — теплых перьев, куриного помета и французских духов от рук хозяйки…

Ладушкин вскинул пистолет вверх на звук. Фантастической акробаткой свесилась с перекрытия головой вниз тоненькая девочка. Она качнулась, разгоняясь, ее перевернутое лицо, плавно взметнувшиеся волосы цвета моих волос… Я выпустила куртку Ладушкина и закрыла лицо ладонями и еще прикусила ладонь зубами, чтобы не закричать, и чтобы не увидеть заколку в виде божьей коровки, и не посчитать на ней черные пятнышки…

Раздался странный звук — то ли стук, то ли хруст. Только не это!.. Девочка, раскачавшись, стукнула лбом инспектора в лицо. Приоткрыв один глаз, я увидела, как Ладушкин падает навзничь на земляной пол.

Девочка висит некоторое время, покачиваясь, потом подтягивается, влезает на перекрытие, и вдруг оттуда… Испуганно таращась огромными глазами, дрожа губами и почти плача, на меня смотрит темноволосый мальчик!

— Тетенька, — говорит он шепотом, — позовите милицию, тут бандиты!

Я смотрю на Ладушкина. Его лицо залито кровью. Я подбираю выпавший пистолет и пытаюсь затолкать его в карман куртки.

— Он на предохранителе, — вдруг буднично говорит девочка, опускает ноги, висит некоторое время на руках, потом прыгает на пол. Протягивает руки мальчику. Тот качает головой и начинает тихонько плакать.

— Прекрати ныть и немедленно слезай! — раздраженно приказывает она.

— Антон. — Я подхожу поближе и тоже протягиваю к нему руки. — Ты меня помнишь? Я Инга.

Снизу мне видно, как мальчик несколько раз про себя повторяет мое имя, шевеля губами, и вдруг спрашивает:

— А мама умерла?

— Началось, — вздыхает девочка.

— Опусти ножки, я тебя возьму за них, потом отпустишь ручки. — Я подошла еще ближе, как раз под испуганные глаза вверху.

— Ох ты пуси-пуси, — кривляется девчонка. — Сбрасывай свои ножки-ручки-попочки вниз, пока нас здесь не перебили! Быстро!!

Дрожа, Антон спускает ноги. Лора насмешливо наблюдает, как я обхватываю их и осторожно тяну к себе, и вдруг кричит:

— Вниз! Немедленно!

Антон отпускает руки, мы с ним падаем.

— Ладно, вы как хотите, а мне пора, — заявляет Лора, отряхивает сено с одежды и решительно идет к двери сарая.

У меня сразу прорезался громкий голос:

— Подожди, я приехала за вами!

— Если вы тут еще минут пять проваляетесь в припадке радостной встречи, нас точно убьют! Что это за мужик? — Она пнула ногой неподвижного Ладушкина.

— Инспектор милиции.

— Так ты привезла милицию? — с надеждой спрашивает Лора.

— Нет. Только одного его.