Правитель Аляски

Яновский сообщил тестю и другую весьма приятную Баранову новость: перед отходом «Кутузова» у него состоялся продолжительный разговор с главным правителем, и Гагемейстер поинтересовался, готов ли лейтенант Яновский остаться в Америке на несколько лет для постоянного исполнения обязанностей главного правителя. Сам он, мол, задерживаться здесь не намерен, это не входит в его планы, и, кроме Яновского, не видит подходящего человека, которому мог бы доверить этот ответственный пост.

   — Что ж ты ему, Семён Иванович, ответил? — спросил Баранов.

   — Я ответил, что ежели в том есть потребность, то я готов, хотя и вижу всю тяжесть этих дел.

   — Молодец! — в порыве чувств воскликнул Баранов. — А работы и ответственности не бойся. Всякая наука на опыте постигается. Я помогу, чем сумею, сведу с людьми, кои верными помощниками тебе будут. Да, думаю, они и без того к тебе, как к моему прямому родичу, весьма будут расположены.

Лучшего варианта и для себя лично, и для компании Баранов и представить не мог. Недаром чуял он, что этот чванливый Гагемейстер не сможет удержать бразды правления и никогда не сумеет отнестись к многотрудным делам и заботам по руководству американскими областями как к своему кровному делу. С Семёном же Яновским во главе всё выглядело иначе. Получалось так, что, за исключением небольшой, хотя и неприятной паузы, он, Баранов, оставит дело своей жизни в руках человека, который ему всё равно что сын.

В двадцатых числах июля в Ситхинском заливе появился шлюп «Камчатка» под Андреевским флагом. Шлюп поехали встречать Яновский с Подушкиным.

Вернувшись в крепость, сообщили Баранову, что командует кораблём капитан-лейтенант Головнин и он послан сюда по личному распоряжению государя императора для ревизии американских колоний, особливо на предмет отношения местных властей к коренным американским жителям, находящимся на службе компании.

«Одна ревизия за другой, — мрачно подумал, выслушав их, Баранов. — Но делать нечего, с приятной миссией прибыл Головнин или неприятной, а надо показать себя хлебосольными хозяевами».

   — Готовься, Семён Иванович, — сказал Баранов Яновскому, — принимать гостей. Надеюсь, и меня не забудешь, за общий стол пригласишь. Давненько уж, как мы с Василием Михайловичем впервой здесь встречались.

Приём офицеров, прибывших вместе с Головниным на «Камчатке», прошёл с присущим Баранову размахом: стол был обилен, с выпивкой разных сортов, развлекли гостей и удалые песельники.

   — Вижу, Александр Андреевич, в добрых руках управление колониями находится, — весело говорил Головнин, глядя то на Баранова, то на Яновского.

Он уже поздравил Баранова с бракосочетанием дочери и теперь давал понять, что брак этот одобряет.

Баранов про себя думал: сегодня хвалит, а завтра, как начнёт расспрашивать жалобщиков, может, и по-другому запоёт. Из оброненных капитаном реплик он узнал, что по пути от Петропавловской гавани на Камчатке корабль Головнина успел побывать и на Беринговых островах, и на Алеутских, чуть не десять дней простоял на Кадьяке, и, надо думать, везде хватало бесед с людьми, которые чувствуют себя ущемлёнными и обиженными компанией. На дальних-то островах таких поболее, чем здесь, сыскать можно.

Когда застолье подошло к концу, Головнин отправил подчинённых ему офицеров обратно на шлюп, а сам выразил желание побеседовать с Барановым наедине. Баранов пригласил важного гостя подняться в кабинет, который пока ещё не уступил зятю Яновскому, продолжая до полной сдачи дел считать своим.

   — Перед отплытием из Кронштадта, откуда вышли мы в августе прошлого года, — начал с места в карьер Головнин, — меня принял государь император и ознакомил с некоторыми бумагами, полученными от сибирского генерал-губернатора Пестеля. В них содержался свод жалоб служащих компании, большей частью коренных американских жителей, на обиды и притеснения со стороны компанейских чиновников. К сему документу приложен был рапорт морского министра маркиза де Траверсе с предложением послать для ревизии колоний знакомого с американскими колониями мореплавателя. Выбор пал на меня. При личной встрече император сказал следующее: «Ты имеешь редкий случай разобраться во всём и сообщить своему государю правду. Я часто употребляю несколько месяцев, чтобы узнать истину о том, что делается около меня, но за тринадцать тысяч вёрст возможности узнать правду для меня ограничены. Я надеюсь, что ты разберёшься в тамошних делах и известишь откровенно обо всём, что происходит в селениях нашей американской компании, о которой я слышал много худого». Таковы были его слова, и я намерен выполнить августейшее повеление со всем тщанием.

Баранов, хмуро всматриваясь исподлобья в сидевшего перед ним Головнина, отмечал, что с годами в скуластом лице известного мореходца ещё более проступили черты, выражающие властный и независимый характер. «Далеко пойдёт, — подумал про себя Баранов. — Жаль, что именно ему поручили малоприятное дело — ворошить местные дрязги».