Правители эпохи эллинизма

В заключительном слове, которое Аппиан посвящает Митридату [Mithr., 112], мы читаем о его великих делах, о его телесной крепости, о его незаурядных умственных способностях и его отношении к врагам и друзьям. Особенно подчеркивается его невероятная жестокость к членам собственной семьи, с которыми он и на самом деле обращался как с рабами. В том, что понтийский царь был исключительной личностью, не сомневались уже в древности, но спрашивается, можно ли его причислить к действительно великим правителям? Вряд ли можно ответить на этот вопрос положительно, ибо для действительно выдающегося правителя ему не хватало очень многого, и прежде всего следует помнить, что он не создал ничего прочного. Его государство — Понтийская держава — было творением, отмеченным с самого начала печатью недолговечности. Тот, кто подобно Митридату брался сплотить в одно государственное целое обширные области Анатолии и далекие территории по ту сторону Черного моря — Крым, земли по Азовскому морю, а также труднодоступную Колхиду у отрогов Кавказа, — должен был непременно понимать, что это государство сможет существовать лишь до тех пор, пока не будет угрозы извне. 13 конечном счете лишь личность самого основателя сплачивала воедино это государство. В различных подчиненных ему областях и у многочисленных населявших их народов не существовало никакого общего политического сознания, и едва ли могла идти речь об их глубокой преданности понтийскому царю и его дому. За ним шли, пока он был удачлив в осуществлении своих замыслов, но в беде у него оставалось мало друзей. Вообще это государство могло держаться лишь постольку, поскольку оно опиралось на ум и творческую энергию эллинов. Митридат слишком хорошо сознавал это, его усилия привлечь к себе греков Малой Азии были вполне естественны и понятны. Он придавал большое значение тому, чтобы они видели в нем освободителя, по греки очень скоро распознали, что господство Римлян они обменяли не на свободу, а на тиранию.

С другой стороны, сам Митридат сильно недооценил Римлян. Возможно, что причиной могла послужить неверная информация, полученная от римских перебежчиков. И все же ничто не может оправдать легкомыслия правителя, прямо-таки вызвавшего римлян на военные действия. Между тем Рим не мог долго мириться с злоупотреблениями Митридата, поскольку это подорвало бы всякое доверие к римскому авторитету в Малой Азии. Царь не понял, что Дарданский договор (85 г.) явился результатом временных трудностей Суллы, которому не терпелось поскорее вернуться в Италию, чтобы разделаться там со своими противниками. Митридат не мог постичь римский образ мышления; когда Серторий из далекой Испании уступал понтийскому царю захваченные этим последним области в Анатолии (за исключением провинции Азии), то это ровным счетом ничего не значило, ибо Серторий никак не мог повлиять на решения римского сената. Не может быть двух мнений: перспективы римской политики Митридата были совершенно ошибочны, и то, что он неуклонно, до самого конца, придерживался этой ошибочной оценки, стало существенным фактором его гибели. Что же касается его последних планов, предусматривавших вторжение в Италию, то здесь нет нужды говорить об этом — все необходимое было уже сказано в другом месте (см. выше, с. 318).

Надо ли заключить, что все в жизни Митридата было заблуждением? Нет, подобное утверждение было бы неправильным; просто та задача, которую он поставил перед собой, превосходила силы его государства, и из-за этого несоответствия он и потерпел крушение. Весьма показательно, что царь и на Переднем Востоке не имел никаких надежных союзников; даже его зять Тигран Армянский примкнул к римлянам, совершенно не считаясь с Митридатом. И наконец, своим авантюрным бегством в Пантикапей он сам исключил себя из мировой политики. То, что произошло после этого, было всего лишь эпилогом большой драмы, которая неизбежно должна была закончиться гибелью понтийского царя.

XII Клеопатра VII, царица Египта (70/69—30 гг. до н. э.)