Приняв самое активное участие в разработке конституции, Робеспьер 16 мая 1791 года инициировал предложение, по которому члены Учредительного собрания не имели права избираться в Законодательное собрание.
30 сентября 1791 года Учредительное собрание было распущено, а 1 октября в Париже открылась первая сессия нового парламента — Законодательного собрания, избранного вопреки пожеланиям Робеспьера исключительно «активными гражданами» на основе все той же цензовой системы.
Утратив депутатский статус, Робеспьер на время покинул Париж и отправился к себе на родину, заглянув и в соседнюю Фландрию. В поездку он взял с собой любимого пса, немецкого дога по кличке Брунт, который был для него неразлучным спутником жизни.
Робеспьера, к тому времени уже широко известного политика, с энтузиазмом встречали жители Арраса, Бетюна и Лилля. В Аррасе он провел несколько безмятежных дней с единственно близкими ему людьми — братом Огюстеном и сестрой Шарлоттой. Младший брат, во всем равнявшийся на Максимильена, к тому времени стал видной фигурой в их родном городе. Он возглавлял местное отделение Общества друзей конституции и был прокурором Аррасской коммуны.
В конце ноября 1791 года Робеспьер вернулся в Париж и сосредоточился на работе в «Клубе якобинцев», который он возглавил еще в мае 1790 года. К началу 1792 года первоначальный состав клуба, где прежде можно было встретить Мирабо, Лафайета, Байи, Барнава и других умеренных либералов, существенно изменился. Конституционные монархисты покинули «Клуб якобинцев» и основали собственный — «Клуб фельянов» (от одноименного названия бывшего монастыря, где они собирались). Преобладающее влияние в обновленном «Клубе якобинцев» приобрели сторонники Ж.-П. Бриссо, которых позднее назовут жирондистами (от названия департамента Жиронда, откуда были избраны некоторые депутаты Законодательного собрания).
Переломным моментом для окончательного преодоления Робеспьером прежних конституционно-монархических иллюзий стала попытка бегства королевской семьи за пределы Франции в июне 1791 года. «В Собрании меня обвиняют в том, что я республиканец, но я им не являюсь, — заявил Робеспьер, выступая с парламентской трибуны 22 июня. — Подобное обвинение делает мне честь, — продолжал он. — Но если бы кто-то назвал меня монархистом, это было бы оскорблением, так как тем более я им не являюсь… Ибо что такое существующая ныне Конституция Франции? Это республиканская монархия. Это и не монархия, и не республика. Это и то, и другое».
Робеспьер решительно отверг предложение Лафайета признать, что король не бежал, а был похищен. В Учредительном собрании он проголосовал против резолюции, оправдывавшей Людовика XVI. Более того, выступая 14 июля в Собрании, Робеспьер поставил вопрос о низложении короля, хотя пока и не требовал суда над ним.
После неудавшегося бегства короля Робеспьер становится неутомимым разоблачителем заговоров, которые мерещатся ему повсюду — не только в лагере роялистов, но и среди тех, кто называет себя сторонниками революции. Для Робеспьера «внутренний враг» куда опаснее, чем «враг внешний».
Именно поэтому он станет последовательным противником войны, на которой настаивали жирондисты в расчете распространить революцию на соседние страны. Робеспьер считал все это опасной авантюрой. Во-первых, страна к войне не готова, а высшее командование французской армии не внушает политического доверия; во-вторых, полагал он, нельзя «осчастливить» другие народы, принеся им революцию на штыках. Революции не устраиваются по заказу, они вызревают в недрах общества — таково было глубокое убеждение Робеспьера.
Одним из скрытых внутренних врагов он считал генерала Лафайета и неоднократно требовал его отстранения с поста командующего Северной армией. Настойчивое желание Робеспьера будет удовлетворено в августе 1792 года, когда Лафайета объявили изменником. Сменившего его на посту командующего армией генерала Дюмурье через год постигла та же участь. Стоило начаться войне, как в Вандее и некоторых других провинциях появились первые очаги крестьянско-роялистских волнений. Казалось, что Робеспьер прав, повсюду видя измену…
Ко всей прочей своей деятельности Робеспьер в сентябре 1791 года — апреле 1792 года был общественным обвинителем в уголовном суде Парижа, что расширило его популярность. Дистанцируясь от властей, выставляя себя чуть ли не единственным защитником простого народа, сам никогда не искавший материальных благ Робеспьер приобрел лестное прозвище Неподкупный.
Каким-то образом Робеспьер не оказался среди участников событий 10 августа 1792 года, когда восставшие парижане захватили Тюильри и положили конец королевской власти. Занявший пост министра юстиции Жорж Дантон, соратник Робеспьера по Якобинскому клубу, предложил Максимильену возглавить Революционный трибунал для суда над теми, кто пытался 10 августа защищать короля (прежде всего оставшихся в живых швейцарских гвардейцев), но Робеспьер отказался. По его мнению, к суду надо было привлечь более широкий круг роялистов и их пособников.