И, как ни странно, Томас был захвачен Эйдиндрилом врасплох. В этом городе ему было спокойно, словно он прожил здесь достаточно долго, чтобы он стал его домом. Каждая улица казалась знакомой, словно он пробегал по ней бесчисленное количество раз, и даже плен забвения, на который он обрек самого себя, теперь казался ему лишь миражом. Он помнил дыхание этого города, помнил игры с дворовыми детьми, простыми оборванцами, помнил рассветы и закаты, которые он встречал на узкой дороге, ведущей в замок… Но он не помнил ни одного человека. Даже дети, с которыми он играл в игру со странно знакомым названием, Джа-Ла, были словно лишены лиц. Он не узнавал здесь ни единой души, хотя улицы не были пусты даже в этот рассветный час.
Он невольно сравнивал Эйдиндрил с Народным Дворцом или же Андеритом. Последний напоминал ему сточную канаву и вызывал лишь отвращение, а Народный Дворец стал его тюрьмой, хотя в этом и была лишь его, Томаса, вина. Он не смог бы подобрать верных объяснений, но Эйдиндрил казался ему чем-то родным. Чем-то до боли знакомым. Возможно, он прожил здесь достаточно долго, чтобы это оказалось правдой.
Не прошло и получаса, как Никки вернулась, ведя под уздцы довольно буйного гнедого жеребца. Следом за ним, послушно и в какой-то мере безразлично, шел вороной конь, предназначавшийся, очевидно, для Томаса. Он не сразу сумел заметить это, но теперь она была не в черном платье, а в дорожном костюме: на ней была темно-зеленая рубаха и новые дорожные штаны. Томас ощутил укол ревности к этому факту (до чего доводит темница!) и пожалел, что ему не представилась возможность избавиться от грязной и повидавшей камеру рубахи и засаленных штанов. Он уже молчал о желании избавиться от многодневной щетины.
Когда колдунья подошла поближе, он увидел, что за ее спиной был довольно внушительного вида рюкзак, доверху набитый всем необходимым в дороге.
— Как тебе удалось? — восторженно, словно ребенок, спросил ее Томас.
— Как я и думала, нас все еще не разыскивают, поэтому мое появление во Дворце никого не смутило, в том числе главную кухарку Дворца — госпожу Сандерхолт, — Никки самодовольно улыбнулась, передавая Томасу другого жеребца и опуская стремена на седле своего. Ее конь нетерпеливо гарцевал на месте, но все же он дождался, пока колдунья сумеет забраться на него. Томас не смог не отметить, как грациозно смотрелась в седле эта самоуверенная блондинка, которой, как бы он ни пытался противиться этому факту, он был обязан своей жизнью.
Имя, названное Никки, показалось ему знакомым, и это немало обрадовало его. С сегодняшнего дня его прежняя жизнь начинала немного проясняться в его голове.
— Ты случайно не захватила новую одежду и для меня? — она кивнула.
— Еще немного, и эту рубаху будет не отодрать от тебя. Я не могла не попытаться предотвратить это, — с напускным неудовольствием проговорила она, — но сначала нам нужно уехать отсюда, и как можно скорее. Как только мы покинем окрестности Эйдриндрила, можно будет немного передохнуть.
Томас кивнул, и, поставив ногу в стремя, так же быстро оказался в седле. Конь под ним, только что спокойно шествовавший за своим буйным приятелем, оказался не менее задорным, и в следующее же мгновение тот подорвался с места рысью, почти переходившей в галоп. Томас, для которого их долгая ночная прогулка показалась целым марафоном после почти полуторамесячного заточения в темнице, сейчас почувствовал, как в его теле пробуждалась ото сна каждая клеточка. За ним, легко и вальяжно рассекая по полупустынным улицам, галопировал конь Никки.
Исповедник видел, что, несмотря на нрав своего коня, колдунья не испытывала ни малейших проблем. Она немного приподнялась в стременах, позволяя жеребцу спокойно бежать, и поводья в ее руках совершенно провисали. Подобное доверие к животному вызвало у Томаса удивление: эта маленькая деталь никак не вязалась с ее образом.
Но разве мог он знать, что столь незаметная вещь, которая так смогла приковать его внимание, передалась ей от ее бывшего ученика, нынешнего Магистра Д’Хары?
***
— Нам пора, — окликнул жену Ричард, уже готовясь покинуть покои. Кэлен продолжала сидеть на постели, понимая, что таким образом она лишь оттягивала их отъезд: ей было нечего собирать, а все необходимое для отправления в Эйдиндрил было сделано еще до наступления полудня.
Ничто больше не задерживало их в Народном Дворце. Они могли отправиться в столицу Срединных Земель — на ее родину, по которой она незримо скучала все это время. Так почему на душе было так неспокойно?
Быть может, она стала слишком сентиментальной, поэтому даже не столь значительная вещь вызывала у нее тоску. В Народном Дворце она познакомилась с Ричардом и здесь же она, по-настоящему полюбив его, стала его женой. И даже несмотря на то, что именно в Д’Харе над ее жизнью уже дважды нависала серьезная угроза, она успела сильно привязаться к этому месту и к населявшим его людям.