Правка (СИ)

   Слова " повесить солдатика и сфоткаться", произнесенные завучем, несколько коробили слух и вызывали удивление. Он вернулся на батарею и добровольно записался в ночную смену мыть котлы на кухне, дабы заслужить моральное право отпроситься в школу 1 сентября. Я добросовестно отдежурил по кухне, главный повар уже так привык к нему, что стал называть его своим заместителем.

  Я добросовестно мыл котлы и к трем часам ночи котлы блестели, как у кота интимное место.

  Но оказалось, что первого сентября собрание всех, кто подлежит увольнению в запас.

  - Как только закончится собрание, вы можете поехать в свою школу, - сказал командир батареи. - Ну, может, опоздаете на один час, в этом нет ничего страшного.

   Собрание действительно началось в 17 часов. На него прибыли представители Донецкого угольного бассейна с целью вербовки солдат, отслуживших положенный срок службы, в качестве рабочих, добывающих уголь под лозунгом: даешь стране угля!

  - Товарищи! Стране нужен уголь, вот так нужен, - докладчик провел указательным пальцем поперек горла, - вот почему мы здесь. И денежки с собой привезли, по двести рубликов на каждого, кто заключит с нами договор. Немецкие фашисты разорили наши шахты, теперь их надо восстанавливать, а рабочих рук явно не хватает. Зарплата у нас гораздо выше, чем в других областях народного хозяйства. Вы не пожалеете. Есть ли вопросы? Если нет вопросов, прошу подходить к столу для подписания договора и получения денег.

  Я вспомнил насильственное вовлечение молодых парней на шахты Донбасса у себя на родине, когда просто хватали, кто попадется под руку, и запихивали в товарные вагоны, решил воздержаться от цивилизованного предложения на добровольной основе.

  Собрание и заключение договоров длилось около двух часов и, несмотря на всевозможные посулы представителей Донецкого угольного бассейна, мало кто пожелал заключить договор и получить подъемные в размере 200 рублей с последующей отработкой на одной из шахт Сталинской области.

  Я сидел как на гвоздях: его ждала дерматиновая сумка, набитая книгами на тумбочке в казарме. Когда объявили перерыв, он, не помня себя от радости, бросился в казарму за сумкой, но сумки с книгами там не оказалось. Куда могла деться сумка с учебниками? Она ведь никому не нужна. Все, кого он спрашивал, пожимали плечами, никто сумки не видел и не брал. Возможно, Слободан постарался, поскольку Я по-прежнему был у него, как бельмо на глазу. Однако, отсутствие сумки с учебниками, тетрадями и ручками не помешало Вите пулей выскочить из казармы и направиться в школу. Он еще успел на два последних урока в 9 "А", куда был зачислен .

  На следующий день его вызвал капитан Самошкин и сказал, что отныне Я не имеет право отлучаться без его персонального разрешения. Я не очень огорчился, будучи уверен, что стоит подойти к доброму капитану, и он никогда не откажет, подумаешь, большое дело отпустить дисциплинированного солдата на несколько часов в вечернюю школу. В пятницу, когда Я подошел отпрашиваться перед самым началом первого урока, капитан поморщился, пихнул ведерко с мусором под столом и попытался зажечь папиросу.

  - Я не могу отпустить вас сегодня, - сказал он, - на батарее так много дел и вообще вам придется завязывать со школой. Осталось немного времени, и если вы решили остаться в Минске, то вам ничего не стоит догнать своих одноклассников. В школе мне сказали, что вы способный ученик. Я рад за вас. Международная обстановка такова, что в любое время дня и ночи может начаться война, а, следовательно, отпускать никто не имеет право.

  - Но, товарищ капитан! остался всего месяц. Каких-то десять посещений и все. Меня могут исключить за не посещаемость.

  - Я все понимаю, но отпустить вас не могу, на то есть причина.

  - Какая причина? - оживился Я.

  - Я не могу вам этого сказать.

  - Ну что ж! все ясно: нельзя так нельзя. Можно идти?

  - Идите.

   33

  Я вышел, поплелся в казарму, упал на кровать и разрыдался. Сколько нервов съела эта школа. Лучше бы ее вовсе не существовало, лучше бы я и не знал о ней. Вдруг мне пришла в голову спасительная идея - написать письмо полковнику Ковалеву, начальнику контрразведки дивизии. Неужели он не может разрешить этот вопрос?

  Он попросил передать свою жалобу сержанта Моцного, отправлявшегося в штаб дивизии с секретным пакетом. К вечеру сержант вернулся и сказал, что полковник Ковалев в отпуске, а исполнение обязанностей начальника контрразведки возложено на полковника Эпштейна.

  Все ясно. Эпштейн, Слободан, оба еврея, договорились, да и дневник уже был у них в руках. Полковник Фролов прочитал все от корки до корки, переговорил, вернее, провел воспитательную работу с мятежным автором и передал контрразведке. Разбираться с инакомыслящими - это их работа, а не политотдела.

  Полковник Эпштейн, прочитав дневник, пришел в ярость.

  - Контра! - воскликнул он так громко, что дежурный офицер тут же открыл дверь, приложив руку к головному убору.

  - Где контра, товарищ полковник? У меня пистолет заряжен, а в металлическом шкафу - автомат Калашникова. Прикажете извлечь?