Правка (СИ)

  - Контра! - завопил полковник и ударил кулаком по столу так, что графин подпрыгнул.

  - Есть "контра", так точно " контра". Я вызываю взвод смертников.

  - Ни в коем случае, - сказал полковник. - Контра в этой тетради, понимаете ли вы это? Автор этой тетради - тайный враг и все тут. Какая там школа? Он еще смеет в школу отпрашиваться? Да это просто наглость. В интересах государства и мировой революции не выпускать Славского за пределы батареи ни на шаг! Он что еще хочет остаться в Минске? Ни в коем случае! Это просто исключено. Исключено-о-о!

  В это время тощий комар впился в жирный подбородок полковника. Полковник почесал подбородок, раздавил комара, размазал кровь. Но оказалось, что и на затылке сидит комар, да не один, а несколько.

  - В атаку! - воскликнул полковник.

  Слободан тут же вскочил, схватил несколько листов плотной бумаги, свернул их в трубочку и несколько раз стукнул по лысине полковника.

  - Полотенце! в шкафу полотенце. Извлечь полотенце! Немедленно! - прорычал полковник.

  Тут вбежал дежурный офицер с автоматом Калашникова.

  - Прикажете стрелять, товарищ полковник?

  - Ни в коем случае! Этих шпионов изнистожают только полотенцем, поскольку у нас нет мухобойки. Принесите полотенце, да живее, черт бы вас побрал!

  Дежурный принес кипу полотенец, куцых, солдатских и они втроем стали яростно уничтожать комаров. Полковник весь покрылся потом: тучность мешала ему делать резкие движения. Лучше всех работали дежурный офицер и Слободан.

  - Благодарность вам от лица службы, - сказал полковник.

  - Точно так же мы будем уничтожать и американских империалистов и их приспешников, - сказал Слободан. - А что касается автора этого дневника, то его нахождение в батарее отрицательно влияет на других солдат, товарищ полковник, а что делать, я просто не знаю?

  - Посади его на гауптвахту, чего ты с ним церемонишься? - сказал полковник Эпштейн.

  - Гауптвахта для него слишком гуманно, товарищ полковник, уверяю вас. Этот вольнодумец заслуживает как минимум десять лет заключения, если не расстрела. Надо чтоб и другим наука была. Кому нужен гуманизм? Это все на руку нашим врагам. - Слободан уже сидел в кресле перед полковником и выдувал сопли в мятый платок.

  - Я точно такого же мнения, - сказал Эпштейн, - но тут, понимаешь, у нас с политотделом дивизии мнения не совпадают, да и наш начальник, полковник Ковалев утверждает, что сажать этого солдата вроде бы не за что. Вот в чем дело. Сейчас, после расстрела Берии, из лагерей начался массовый отток, и пополнять их это как бы не в моде. Если бы ты мог установить его связь с американскими шпионами и доказать это, тогда другое дело.

  - Я попытаюсь, товарищ полковник, но в этом вопросе мне сильно мешает капитан Самошкин, он за этого вольнодумца - горой.

  - Ты торопись, пока Ковалев из отпуска не вернется, может, удастся его...ну, хотя бы вытурить из города. Нечего ему в Минске делать.

   Слободан вернулся на батарею в приподнятом настроении. Он узнал, что Я не спал всю эту ночь, а в пять часов утра заступил на дежурство по кухне. Это хорошо. Ущипнул немного и хорошо. Еще, какой-нибудь булавочный укол надо придумать. А, да вот он: надо снова запретить ему чтение этого Бульзака, да Муппасана, пусть уставы перечитывает.

  Он вызвал меня и вернул мое длинное письмо, адресованное полковнику Ковалеву, в котором он просил разрешить ему хотя бы три раза посетить школу в оставшиеся дни. На письме, в верхнем углу была краткая резолюция : отказать.

  - Вот видите, что вы делаете? высокое руководство понапрасну беспокоите. Я у вас реквизирую все ваши письменные принадлежности, они только вредят вам, - сказал Слободан, стараясь быть максимально вежливым. - Я о вас забочусь, несмотря на то, что уже несколько выговоров от начальства получил из-за вас. Я человек добрый. Вы когда-нибудь поймете это, а сейчас вы этого не понимаете, а, следовательно, я вынужден отобрать у вас ручку, бумагу, карандаши, книги, а вечером отправить вас на кухню. Работать надо, работать, приносить пользу Родине. Сколько можно сидеть на шее государства?

  В пять часов утра я сел на грузовую машину с пустыми флягами, и поехал в село Сторожевку за водой. Водитель не посадил его к себе в кабину, а в кузов по распоряжению Слободана. На ухабистой дороге машина подпрыгивала, потому что шины были накачаны до придела. По обеим сторонам широкой улицы, усеянной ямами, в которых в дождевую погоду блестят лужи, белели одноэтажные, довольно симпатичные домики, погруженные в предутренний сон. Домики спали вместе со своими обитателями, спали собаки, после ночного дежурства, спали кошки, после охоты на мышей. Солнце еще не взошло, но было уже довольно светло и пахло утренней сыростью. В самом центре села у колонки стояли только две старухи, самые ранние потрепанные временем сороки, и набирали в ведра воду.

  - Что так рано, бабульки, аль не спится вам? - спросил я, спуская пустой котел с кузова машины.

  - Доживешь до нашего, и тебе спать не захочется опосля первых петухов, сынок, - сказала одна из них.