Правка (СИ)

  - Молчать, когда я говорю! Вы можете говорить только тогда, когда вам разрешат. В основном это ваши ответы на мои вопросы. А теперь... готовьтесь в командировку, мы с вами поедем в Крупки. В Крупках тоже стоят наши зенитные части, и там есть такая же метеорологическая служба, как у нас. Но что-то у них там ничего не получается с зондированием атмосферы. Нам нужно наладить эту работу. Этим займетесь вы, а я займусь определением, кто же делает так, чтобы ничего не выходило, кто там затесался и работает на американскую разведку? А если у вас не получится, я возьмусь за вас. У вас еще больше сорока пунктов, на которые вы не ответили, заполняя анкету

  - Тогда зачем вы говорите "мы", когда все должен делать я. А вы какой-то несусветной ерундой займетесь.

  - Молчать. Я могу и сам все исправить. У меня дома Исторический материализм уже три года лежит. Возьму его, и он мне поможет. Но учтите, тогда я буду считать, что вы даром хлеб едите.

  - А давайте устроим соревнование: кто быстрее, кто лучше.

  - Согласен. Есть вопросы?

  - Есть.

  - Молчать!!!

  - Есть молчать.

  - Ну, задайте один вопрос, но только один, не больше.

   - Разрешите спросить, товарищ капитан!

  - Разрешаю. Спрашивайте.

  - А меня там не арестуют?

  - Поэтому я еду вместе с вами.

   - Когда?

   - Молчать! А едем мы завтра. Только знайте, это военная тайна.

  - Так точно, военная тайна, товарищ капитан, - отчеканил я, делая все, чтоб не рассмеяться.

  - Завтра в 12 часов я жду вас у себя дома. Это на Комаровке, улица Ленина,7, кв,9. На втором этаже. У меня только мама дома, грозная женщина, как влупит веником по голове, звезды в глазах зажгутся.

  - То-то у вас глаза все время красные.

  - Молчать!

  - Разрешите спросить, товарищ капитан!

  - Разрешаю, спрашивайте.

  - Что с собой иметь?

  - Мозги. Только мозги, больше ничего не надо. И ленинское сердце. Это должны быть коммунистические мозги. Похоже, там, в Крупках, мозгов нет, вот и решили обратиться к нам за помощью. А еще вот что. Пойдите в штаб к майору Амосову, доложите, что мы завтра уезжаем, может, у него будут какие-нибудь рекомендации или инструкции. Ведь он начальник метеослужбы республики.

  - Разрешите спросить, товарищ капитан.

  - Разрешаю.

  - Мне сейчас идти?

  - Можете идти.

  - Разрешите спросить, товарищ капитан.

  - Разрешаю.

  - Мне явиться к вам в походной форме?

  - Как это в походной? - удивился капитан.

  - Ну, там вещевой мешок, шинель в скатку...

  - Молчать!

  - Есть молчать.

  - Молчать!!!

  - Разрешите молчать.

  - Разрешаю.

  - Разрешите дышать.

  - Разрешаю. Можете идти.

  - Разрешите идти.

  - Идите.

  - Разрешите повернуться на сто восемьдесят градусов.

  - Поворачивайтесь, - сказал капитан.

   В штабе дежурили ребята из взвода охраны, которых я хорошо знал, поэтому не надо было заказывать пропуск. Я беспрепятственно поднялся на третий этаж, в 355 кабинет.

  Майор Амосов сидел за большим столом овальной формы и рассматривал карту, на которую были нанесены условные знаки давления и скорость ветра над центральной Европой.

  Я постучал, потом открыл массивную дверь и сказал:

  - Разрешите доложить, товарищ майор...

  - Проходи, садись, - сказал майор растерянному солдату и протянул руку. - Я решил послать вас с Узилевским в Крупки на несколько дней. Что-то у них там ничего не получается: то ли приборы негодные, то ли умения не хватает. Поезжайте, разберитесь, помогите им наладить нехитрое производство данных и возвращайтесь обратно. Справитесь? Я только на вас надеюсь. Капитан в метеорологии, как я в еврейских талмудах. Он тут сам напрашивался, уверял, что справится, но я-то знаю. В общем...Я хотел этого Рыжаченко забрать из Крупок, да тут полковник Эпштейн вмешался. Но это так, не для передачи. Как вам с ним работается?

  - Нелегко, товарищ майор, но действия командира не обсуждают, - сказал я.

  - Это правильно. Вы, я вижу, хороший и дисциплинированный солдат. Так держать. Желаю успехов, - сказал майор на прощанье и протянул руку.

  На следующий день я отправился в сторону Комаровки по адресу, который написал капитан на клочке бумаги карандашом.

   Помнится, это был пятиэтажный дом, второй этаж, широкий коридор, как в казарме, где не горела ни одна электрическая лампочка. Я с трудом при помощи спичек нашел 29 номер квартиры и стал нажимать на кнопку звонка, но звонок не работал, пришлось стучать кулаком, а затем и ногой. Должен же быть кто˗то дома. Наконец открылась дверь и в проеме двери, с расческой в зубах появилась высокая женщина пугающего, довольно неприятного вида, лет пятидесяти, с заплывшим подбородком, большим животом, широкими бедрами, спрятанными под удлиненной юбкой из дешевого ситца. Один конец пояса волочился по полу, он путался в ее толстых ногах, на которых были надеты тапочки разного цвета. Кудрявые, с проседью волосы, были повязаны платочком, затянутым в жгут и сползшим к левому уху. На утолщенной верхней губе и подбородке торчали жесткие, длинные волоски, у основания которых присохла яичница.