Правка (СИ)

  Капитан в свои тридцать пять лет все еще был холост, и никто из тех, с кем он общался, не знал почему. Какие традиции, какие семейные тайны у народа, избранного Богом, только этот народ и знает. Нам же кажется, что любая девушка еврейской национальности, как и русская или белоруска не отказались бы выйти за него замуж: он не был уродливее козла, носил погоны, получал приличную зарплату и имел неплохое жилье, в котором, правда, кипел содом. Но то, что было внутри, выплывало наружу, как дурно пахнущий цветок: внешне хорош, а пахнет дурно. Сюда можно присоединить и манеры поведения.

  Да и сам он как-то не рвался покончить с холостяцкой жизнью по той причине, что он жил с матерью, которая ему заменила все, кроме интимной близости и продолжение рода. Мать обстирывала, кормила его и иногда прижимала к материнской груди, приговаривая при этом: дорогой мой сынок, тебе так трудно, давай я помогу тебе. Не стесняйся, говори, в чем ты нуждаешься.

  Возможно, также, что капитан уже жил в кредит с какой-то разведенной дамой, и она не могла вынести его скверного характера и сама насолила ему по полной программе, как это умеют делать опытные, самолюбивые женщины, не желающие ни в чем уступить мужчине.

   Безжизненные коммунистические постулаты, в том числе и постулат о равноправии женщины с мужчиной, в смысле уравнения в зарплате, погубили не одну семью, позволили Советскому союзу занять первое место в мире по количеству разводов.

   А может излишнее высокомерие отдаляет его от семьи, а у холостяка в этом возрасте такой дурной характер, думал я, когда, когда с сослуживцами строем подходил к столовой. Размышляя на эту темя, я пришел к выводу, что лучше жениться в молодом возрасте, ну, скажем, до тридцати, потому что после уже пропадает желание терять свободу ради будущих ссор, пеленок, детского писка, визга посреди ночи, да постоянной нехватки того, да сего. Нина развелась, она сейчас одна и позвать ее замуж самый раз. Почему этот сержант-связист ушел от нее, никто не знает. А я вот не уйди ни при каких обстоятельствах. Вперед, молодой жених, у которого женилка никогда не бывает крючком.

  После обеда положен был полутора часовой отдых, но я решил не ложиться, надеясь, что Нина в это время уже должна быть дома и вполне возможно ждет меня.

  - Ребята, у кого что есть, одолжите мне, я иду на свидание, которого добивался целый год. Кто, сколько может, я всем верну. Отец писал, что собирается выслать мне сто рублей, чтоб я мог заплатить за обучение в вечерней школе.

  - Ну, ты рехнулся, парень, - сказал самый крупный мужик во взводе, рядовой Изанский. Он тут же вывернул карманы и достал целый завалявшийся рубль, на него можно было купить ... Шаталов достал два рубля. Остальные собирали, вытряхивая карманы, по десять копеек. В общей сложности набралось семь рублей восемьдесят пять копеек, на мороженое, на леденцы, на кусочек хлеба, на две булочки - целое состояние для солдата.

  Постояв перед зеркалом, чтоб проверить, как сидит пилотка на голове, все ли пуговицы застегнуты на гимнастерке, насколько затянут брючной ремень из дерматина, я бросился к забору, опоясывающему военный городок, нашел в нем старую пробоину, через которую проходил когда-то, чтоб увидеть Нину. Вот она знакомая дыра, а за ней волшебный барак из силикатного кирпича, незапертая дверь, а за дверью волшебное существо, обладающее райской красотой.

  Кровь бросилась к худым щекам, наполнила сердце, с трудом справляющееся со своей работой и что-то под ложечкой затрепетало, какой-то спазм крепко схватил всю мою дыхательную систему, так что я с трудом втягивал в себя воздух через расширенные ноздри.

  "Дома ли она? - как удар миниатюрного молотка стукнуло в голове и эхом отдалось в висках. - А, может, в магазин пошла? Если дома, я ей все объясню. Я скажу, что собой представляет этот красномордый капитан, этот не состоявшийся раввин, который мучает нас уже второй год, а мы ничего не можем поделать, потому что мы абсолютно бесправны. В армии конституции нет, прав нет, особенно у рядового солдата. И я решил бежать...вдвоем с Ниной, если она согласна, куда глаза глядят".

  Дверей в коридор барака вообще не было. Я вошел, сделал только несколько шагов и постучал.

  - Войдите, - раздался голос, похожий на голос Нины.

  Я рванул дверь на себя с такой поспешностью, словно Нина собиралась выпрыгнуть из комнаты через открытое окно. В комнатенке лежала мать Нины, Антонина Ивановна.

  - Здравствуйте, Антонина Ивановна, - произнес я растерянным голосом. - Мы с Ниной перезванивались не так давно, а сегодня поближе к обеду, мне показалось, что Нина сделала звонок на работу, а я не мог поднять трубку.