Правка (СИ)

  - Садитесь, - предложила Антонина Ивановна, ничего не поняв из того, что я говорил. Она свесила ноги на пол, достала гребешок, воткнутый в седеющие волосы, и без зеркала стала причесываться, и приглаживать волосы рукой. - Нина не сказала тебе по телефону, когда будет дома? Уже давно должна бы быть... На нее сильно повлияло ее неудачное замужество. Вот так бывает: растишь, растишь, вкладываешь всю душу в ребенка, а он, когда вырастет, больше о себе думает, и родитель ему в тягость становится. Я, конечно, мешала им, но мне деваться было некуда. Бывало до часу ночи ходила вокруг барака, давая им возможность на миловаться, насладиться друг другом, а когда сон стал, было, одолевать до невозможности, возвращалась, чтоб, как мышка, тихонько прилечь и отвернуться к стенке, а у них в тот самый момент, самый что ни на есть, пик любви. Бывало, зять грубо меня выталкивал, а дочь дверь на щеколду запирала. Так-то. Вот до чего я дожила. И теперь не лучше. Нина считает, что это я во всем виновата. О вас изредка вспоминает. Хорошо, что вы пришли, может, подружитесь, я была бы только рада.

   Я сидел, как на сковородке: Антонина Ивановна не подозревала, что своим рассказом о том, как Нина занималась любовью, она режет гостя ножом по горлу.

  - Я, пожалуй, пойду, - поднялся я.

  - Посидите, она, вот-вот придет. Куда торопиться?

  - Нина учится где-то?

  - В институт не поступила: замужество выбило ее из колеи. Тут так: и замуж надо идти, коли зовут, а то потом локти начнешь кусать, в старых девах будучи, но и замужество может оказаться помехой в достижении своей какой-то важной жизненной цели. Это и произошло с Ниной, доченькой моей единственной.

  Вдруг резко открылась дверь, на пороге показалась Нина с сумкой через плечо. Увидев гостя, налилась краской, швырнула сумку на кровать и снова схватилась за ручку двери, собираясь выйти из комнаты. Я стоял навытяжку, как перед капитаном: я чувствовал свою вину перед Ниной, только не знал, насколько тяжела моя вина перед ней.

  - Извините за вторжение, Антонина Ивановна, - сказал я, обращаясь к матери, а не к Нине и вышел из комнаты. Через некоторое время ленивой походкой вышла и Нина.

  - Тебе не следовало приходить сюда, - сказала она не свойственным ей раздражительным тоном. - Как это ты решился?

  - Вы мне звонили, я стоял рядом в это время, а наш командир, он своеобразный человек, не дал мне возможности поднять трубку. Я подумал...

  - Не надо думать...скажи, мать что-нибудь говорила обо мне? Только честно.

  - Нет, ничего она не говорила, - покривил я душой, - я пришел только недавно. Я так рад...что вижу вас...тебя.

  Нина немного смягчилась. Она проводила гостя до забора, подошла ко мне на близкое расстояние, положила руку на плечо и улыбнулась. Она была так же прекрасна, как всегда и я тут же забыл, что она, мгновение тому назад, была хмурая и даже злая и выглядела несколько дурно, а самое главное, была непредсказуема в своем поведении.

  - Ты не обращай на меня внимания. Это все от боли, которая живет внутри нас и с этим нелегко справиться. Иди, отдыхай.

  - А завтра мы встретимся?

  - Зачем тебе это нужно?

  - Нужно! Если бы не нужно, я не стал бы просить об этом. Хотите, я на колени стану, прямо тут же, сию минуту.

  - Не надо становиться на колени, я не принцесса, я и так пойму.

  Широкая улыбка осветила ее прекрасное лицо, глаза наполнились блеском и глубиной, в которых я всегда тонул, и никогда не мог выбраться оттуда. Роскошные волосы сплошной волной накрывали ее покатые полуобнаженные плечи, а две крупные пряди закрывали ключицы и тянулись ниже пышной груди.

  - А куда ты хочешь пригласить меня? - неожиданно спросила она.

  - Все равно куда, хоть на край света, - выпалил я, совершенно не соображая, что говорю. - На лоно природы, например, а то и в парк Челюскинцев, если хотите.

  - Боже, как это скучно! Что нам делать на лоне природы или в парке? Пригласил бы в кафе или в театр, по крайней мере. А в парке Челюскинцев одна шантрапа. Я два года там не была и не хочется идти.

  - У меня тут семь рублей с копейками и то я назанимал, куда с этим пойдешь?

  Нина напряженно думала, соображала.

  - Ну что ж! Если ты такой богатый, то в воскресение поедем на озеро, оно в другом конце города за горкой Тучинкой. Я жду тебя здесь, на этом месте в десять часов утра. Только не опаздывай, я не люблю ждать. Ты-то хоть плавать умеешь?

  - Как топорик, - признался я, - но в воде бултыхаться люблю.

  - Я вижу: ты можешь только вздыхать, глядя на какую-нибудь пустышку, вроде меня, а больше ты ни на что не способен. Что мне с тобой делать? ума ни приложу.

  - Меня надо щадить и прощать, я не говорю: любить. Таких, как я, редко кто может полюбить, а прощать...

  - Не сюсюкай, не люблю слушать такое. Доброй ночи, - сказала Нина, повернулась и ушла. Я смотрел ей в след и негромко сказал:

  - Будь благословенна твоя красота.

   16