Правление Штормов

Наярра медленно двинулась вперед, и с каждым шагом зов становился все настойчивее. Дойдя до края дорожки, девушка чуть помедлила, но все сделала еще шаг, и встала на сложную резную вязь, образующую ровный круг в центре.

…и на нее нахлынул водопад, поток ощущений, мыслей, силы, образов, пришедших извне, и словно бы отовсюду. Лесная поняла, что не может с этим справиться, захлебывается в нём, и тут же её сознание что–то подхватило и удержало, оградив от лишних впечатлений. Как руки родителя, удерживающие ребенка на поверхности воды.

Наярра чуть пришла в себя, и увидела, что она как будто переместилась в другое место. Пещера была той же, воздух тем же, но выглядело все так, как если бы она до того ходила, зажмурившись, а теперь постепенно начала открывать глаза. Вокруг неё…

— Да, это то, как на самом деле выглядит этот мир.

Голос, как раньше зов, шел как бы отовсюду, чувствовался всем телом, но Наярра совершенно точно воспринимала его еще и ушами. При его звуке по пещере, невидимой раньше её части, прокатилась легкая рябь.

«Узором» это можно было назвать очень и очень условно, но ни в каком из известных ей языков не было точного определения. Все вокруг переплеталось между собой, образовывало единый порядок. И не только то, что было видно глазу, сосредоточившись, можно было ощутить, как этих колонн касались руки жрецов, как камень, из которого они были сделаны, еще лежал в глубинах гор, а до того…

У Наярры закружилась голова, и снова легкое незримое касание оградило её от лишнего, не давая потерять себя.

«И вот так старшие и морские чувствуют всегда? Как они вообще выдерживают?!»

— Нет, не так. Далеко не настолько остро.

И вновь ответ прозвучал раньше, чем она успела додумать, оформить мысль.

— Кто ты?

— Никто. Всё. Память. Знание. Основа.

— Ты можешь мне помочь?

— Тебе не нужна помощь.

Наярра обескураженно моргнула, но все–таки задала следующий вопрос:

— Ты знаешь, зачем я здесь?

— Да. Ты хочешь завершить цикл. Освободить Стражей. Снять купол.

— Купол?..

Она потянулась к знаниям лишь краем сознания, и они с готовностью хлынули в неё, беспорядочные и образные, но суть, суть читалась ясно. Она видела ирртов, их отчаяние, заставившее решиться на этот шаг. И людей, тех, первых, которые с готовностью отдали себя, лишь бы спасти остальных. И жертву сородича, чья смерть создала, скрепила эту страшную силу. Боль, ужас, тяжесть…

Наярра покачнулась, едва не упав, но от новой помощи решительно отгородилась. Она чувствовала, что её мутит.

— Что же вы наделали… — прошептала девушка.

Это не было вопросом, и ответа не последовало, но она теперь и так знала, что иррты сделали то, что посчитали выходом. И так же, как и она сейчас, бывшие не в силах смириться с этим, ушли морские.

И знала еще кое–что.

— Да. Дух иррта, знание и место. Чтобы разорвать цепь, нужно все то же самое. Нужна жизнь.

Наярра закрыла глаза. И долго стояла так, отрешившись от всего, стремясь вновь ощутить себя самой собой. Но даже через опущенные веки она ощущала теперь мир иначе, его звучание, красоту согласованности.

И сейчас совершенно точно понимала, кто стоит у неё за спиной. Впервые за все это время.

— Здравствуй, — сказала она, разворачиваясь к Императору.

Глава 13

1457 г., пятый год Правления Штормов, весна.

Алуарад.

Отблески светильников гуляют по высоким сводам. Освещают статую Высшего в центре Главного Храма. Каменный бог смотрит сквозь прорези мраморного шлема на что–то кричащего человека у своего подножия, на свою точную копию. Смотрит равнодушно, без малейшего интереса, и человек, всего в два раза меньший, чем изваяние, начинает казаться крошечной букашкой.

— В тебе нет власти надо мной! Я не твой раб!

Эхо гуляет между сводами, еще больше запутывая исступленную, отчаянную речь. Человек шатается и с трудом держится на ногах, как пьяный или смертельно раненый, но продолжает кричать.

— Убирайся из моей головы! Это не я! Это… душит меня! Он душит!

Человек судорожно срывает с головы глухой шлем и отбрасывает в сторону. Раздается звон разбивающегося стекла, на каменный пол высыпаются вечные угли из опрокинутого светильника.

— Я принадлежу себе! Ты понял?! Принадлежу себе!

Он выхватывает из–за голенища сапога нож в дорогой, изящной оплетке и, ни мгновения не колеблясь, вонзает его себе в горло.

Синяя вспышка бьет по глазам, нож, чье лезвие не успело оставить и царапины, словно выбитый чьим–то сильным ударом, вылетает из руки и осыпается на пол уже черной пылью.

Император закрывает ладонями лицо и заходится то ли криком, то ли воем дикого зверя, попавшего в западню.

У самого входа, скрытый тенью от колонны и не замеченный никем, стоит на страже гвардеец. Кутается в густой тени, черное на черном. Он закрывает глаза и глубоко, прерывисто вздыхает.

Император уже молча стоит, не двигаясь и опираясь руками о статую. Гвардеец колеблется, не зная, что ему делать. Подойти или наоборот, ничем не выдать своего присутствия, сделать вид, что ничего не произошло.