– Мой старший сын не должен был пережить младенчество. Ты знала об этом, Мила Яндерсдат? У меня было три выкидыша, прежде чем удалось родить его. Чудом было то, что он сделал первый вдох, пережил первую ночь, первый год. Я молилась за него каждое утро и каждый вечер и продолжаю делать это с тех самых пор. – Королева побарабанила пальцами по подлокотнику трона. – Возможно, мне не стоит ждать возвращения моих дознавателей. Мой сын уязвим. Ты сама прекрасно это видела сегодня, а я всегда крайне серьезна, когда речь заходит о его безопасности и безопасности моей семьи. Проще всего было бы отправить тебя собирать вещи.
– Но, полагаю, его это может слегка расстроить, и… и я хочу знать, что сегодня произошло.
Теперь Нина поняла. Быстрое выздоровление принца не озадачило ни Брума, ни самого принца Расмуса. Но королевой двигала материнская забота, тревога – и надежда.
Она решила допросить Милу Яндерсдат, а не Ханну Брум, так как знала, что Мила беззащитна и не имеет ни имени, ни положения. Если бы Миле хотелось королевских милостей или остаться в Ледовом Дворе и если бы она что-то знала о Ханне или о случившемся, она, вероятнее всего, рассказала бы.
И Нина собиралась сделать именно это.
Впервые услышав голоса мертвых, она шарахалась от них, пыталась их игнорировать. Она слишком погрузилась в свое горе, отчаянно пытаясь удержать тонкую нить, связывающую ее с Матиасом. Смерть тогда была врагом, чудовищем, которое внезапно нападает и забирает все самое дорогое. Она не собиралась с этим мириться. Просто не могла. Но с тех пор ей удалось отпустить Матиаса, хоть ее сердце по-прежнему не могло смириться с тем, что нет никакой лазейки, никакого тайного заклинания, чтобы вернуть его, вернуть потерянную любовь. Нет, она не примирилась со смертью, но они смогли достигнуть некоторого понимания.
Голос, ответивший на призыв, был громким и ясным – голос сильной души, ушедшей совсем недавно. И ей было что сказать.
– Шесть выкидышей, – сказала Нина.
– У вас было шесть выкидышей, прежде чем вы дали жизнь Расмусу. Не три.
– Кто тебе рассказал об этом? – Голос королевы посуровел, маска спокойствия дала трещину.
Линор Рундхольм, лучшая подруга королевы и первая фрейлина, мертвая и похороненная на кладбище Белого острова.
– Вы потеряли веру в молитвы, – заявила Нина, прикрыв глаза, раскачиваясь, словно вошла в транс. – Поэтому вам из подземелий доставили целительницу-гриша, которая поддерживала вас всю беременность.
– Это ложь.
Это не было ложью. Обо всем этом Нине нашептала Линор. Королева прибегла к тому, что считалось колдовством.
– Вы думаете, что ваш мальчик проклят. – Нина распахнула глаза, уставившись прямо на королеву. – Но это не так.
Тонкие пальцы королевы Агаты вцепились в подлокотники трона, как белые когти.
– Если бы то, что ты говоришь, оказалось правдой, тогда мой поступок был бы ересью. Мой сын был при рождении отмечен демонами, покинут Джелем. Для него не осталось бы никакой надежды, неважно, сколько бы я ни молилась.
Нине стало почти жаль эту женщину, отчаявшуюся мать, желающую всего лишь дать здоровую жизнь ребенку. Но как только Расмус был рожден, а затем и отнят от груди, она отправила целительницу, помогавшую ей, на смерть. Она не могла позволить кому-нибудь узнать о том, что сделала. Знала лишь Линор, ее ближайшая подруга, настолько дорогая, что королева запретила ей отправляться вслед за мужем на фронт.
– Когда я была маленькой девочкой, – начала Нина, – я свалилась в реку. Была середина зимы. Я должна была замерзнуть. Должна была утонуть. Но когда родители нашли меня на берегу двумя милями ниже того места, где я упала, я оказалась целой и невредимой, щеки мои были розовыми и сердце билось ровно. Сам Джель благословил меня. Я была отмечена даром ясновидения. С тех самых пор я узнала много вещей, знать которые просто не могла. И я точно уверена в одном – ваш сын не проклят.
– Так почему он страдает? – В голосе королевы слышалась мольба, все ее высокомерие смыло отчаянием.