Правнук брандмейстера Серафима

Люди внизу замерли и, задрав головы, следили, как она нависает над заполненной народом площадью и шевелится на ветру. Грохот барабанов усилился, предвещая неминуемую развязку.

– Давай потихоньку выбираться, – крикнул Кирилл, трогая ее за плечо, и они стали осторожно продвигаться вдоль стены.

В этот момент сверху раздался дикий крик «Ракшас!», который подхватили тысячи глоток:

– Ракшас! Ракшас! Ракшас!

Фигура зашаталась и начала медленно валиться на головы сгрудившихся внизу людей. Толпа шарахнулась, инстинктивно пытаясь освободить пространство.

К упавшему демону бросились люди с палками и принялись ожесточенно лупить распростертые на земле обломки фигуры.

Марианну толчком отшвырнуло в сторону, и она с трудом удержалась на ногах, ухватившись за чье-то плечо. Ее толкнули в спину. Нога подвернулась.

Мелькнуло впереди бледное лицо Кирилла с кривящимся в крике ртом и исчезло в разгоряченной толпе. Барабаны грохотали, барабаны неистовствовали…

Ее окружали потные перекошенные лица, сверкали белки обезумевших глаз. Темная человеческая река неумолимо тащила ее за собой. Почти повиснув в воздухе, зажатая между горячими, скользкими от пота телами, она почувствовала, как захрустели ребра, и поняла, что спасти ее может только чудо…

Глава 9 Извиняюсь!

Танюшкин, покинув гостиницу, долго бродил по выбеленным солнцем гхатам. Вспоминал разговор с Марианной и мрачно разглядывал недоступную ему гладь реки. Вода на солнце рябила и искрилась так, что слезились глаза.

Потом он остановился и стал зачарованно наблюдать, как женщины и дети ползают по каменным ступеням, терпеливо расставляя тысячи маленьких светильников. Танюшкин не сразу вспомнил, что сегодня тот самый Дивали, праздник огней, из-за которого им пришлось ехать поездом.

В выверенных неторопливых движениях худеньких темных рук ему почудилось что-то знакомое, словно он уже когда-то видел этих молчаливых женщин и серьезных большеглазых детей и сам, опустившись на колени, осторожно ставил на теплые каменные плиты маленькие глиняные плошки с маслом.

Он откуда-то знал, их зажгут только к вечеру, но уже сейчас, даже прикрыв глаза, видел, как мерцают невидимым светом тысячи и тысячи кругляшков, а над каждым крохотным фитильком, похожим на куколку бабочки, дрожит в предвкушении темноты полуденное марево.

И точно так же внутри у него, словно он сам был незажженным светильником, разливалось маслом горячее радостное чувство праздника. Танюшкин не мог дождаться вечера и мучился от того, что ждать еще долго.

Его охватило страшное нетерпение. Время тянулось бесконечно медленно, и он перестал смотреть на часы. Побрел вдоль берега, не замечая ничего вокруг. Шел долго, сам не зная куда. А потом его случайно задели плечом, и Слава вздрогнул – он и не заметил, как зашло солнце.

Темнота обрушилась на город, перекрашивая камни домов в черное и сминая острые пики храмов, но Варанаси распахнул желтые огненные глаза, и тьма отпрянула. Танюшкин задохнулся от восторга.

Варанаси пылал!

Вокруг, куда ни кинешь взгляд, горели бесчисленные светильники, оплетая город огненной сетью фантастических фигур. Их зарево отразилось в небе, стирая с него выцветшие дорожки созвездий, высветило ломаные линии фасадов и рвущиеся вверх купола храмов, вспыхнуло живым пламенем в обсидиановых водах Ганги. В следующий миг у Танюшкина перехватило дыхание. Он внезапно осознал то, во что невозможно было поверить.

Варанаси пристально смотрел на заполнивших его улицы людей!

Неизвестно почему, но Слава не сомневался, что среди сотен тысяч паломников город видит и его, чужака, застывшего на ступенях гхата. Он замер от этой жутковатой мысли, но уже в следующую секунду тревога ушла. Он ощутил, как Варанаси, древний, непостижимый, потянулся ему навстречу, принимая, делясь памятью живущего в нем священного огня и щедро даря ощущение жаркой силы.

Тоска отступила. Огонь города легонько коснулся его груди, щекотной волной пробежал по позвоночнику, разгораясь в солнечном сплетении. Счастливый, хмельной от радости, Танюшкин шагнул вперед и растворился в жаркой шумной толчее индусов. Встречные улыбались ему, и он, забыв о своей беде, улыбался им в ответ.

Вот он какой, Дивали, праздник огней!

В вечернем воздухе плыли одуряющие запахи благовоний. Призывно рокотали над гхатами барабаны, и сотни тысяч рыжих бабочек танцевали над желтыми кругами глиняных плошек. Когда Слава проходил мимо, прозрачные жаркие крылья тянулись к нему, будто ожидая, что он подставит ладони и позволит им взлететь.

Вдали, за черными крышами домов, пылал тысячелетний огонь гхата Маникарника. Танюшкин снова ощутил его жуткий чарующий зов и остановился в смятении. Однако сзади накатила веселая гомонящая толпа, стиснула ребра и понесла в другую сторону.

Там, на Главном гхате, жарко горели семиярусные медные лампы в руках строгих юных браминов, пахло камфарой и дрожали над Гангой трубные звуки раковины шанкха.