Право хотеть

Я грохот моря,

Я бык семи схваток,

Я ястреб на скале,

Я капля росы,

Я прекрасный цветок,

Я свирепый вепрь,

Я лосось в реке,

Я озеро на равнине,

Я гора в человеке,

Я искусное слово,

Я острие оружия,

Я божество, сотворившее жар головы.

Кто выравнивает склон горы?

Кто возвещает движенье луны?

Кто объявляет место захода солнца?

Кто созывает стада из жилища Тетры?

Кому улыбаются стада Тетры?

Кто воинство, кто божество,

Сотворившее клинки в крепости?

Песнь о дожде, песнь о ветре?[8]

— Я помню эту песню! — воскликнул Старков, смахнув слезу, — Мне ее дедушка пел! Дедушка был...

— Твой дедушка тоже был графом Дракулой! — гневно вскричал граф Цепеш. — Запомни это раз и навсегда!

— Так вот, — продолжал он, успокоившись, — к семи годам ты уже вполне прилично играл на волынке и успел взорвать кузницу, конюшню и Центральную Замковую Цитадель. После взрыва Цитадели ты, видимо, испугался наказания и сбежал из дома. Мамочка очень горевала, стала чахнуть и вскоре померла. Папа с горя запил, и однажды утром дворецкий нашел его в кабинете на полу. Сердечный приступ. Он умер, не оставив завещания, и я стал владельцем замка.

Старков полез в шкаф и вытащил старую, побитую молью волынку.

— Дык вот откуда у меня этот дурацкий мешок с дудочками! — сказал он. — А я в нем портвейн хранил...

Граф печально посмотрел на Старкова.

— А ты все такой же, — сказал он, — совсем не изменился.

Перепуганный Потапыч забился в висящую на стене аптечку, откуда выглядывал время от времени, хватался за сердце и пил корвалол.

«Так вот почему он мне приглянулся! — размышлял он. — Как же я сразу не догадался... А ведь и верно — никто другой из замка живым бы не ушел!»

— Когда ты случайно попал в замок, — продолжил граф свой рассказ, — я тебя сразу не узнал. Лишь потом догадался. А с зеркалами ты, конечно, перемудрил. Теперь весь замок кишит этой мерзостью, что ты породил. Так что, мы к тебе на постой. Думаю, только ты с ними можешь справиться.

— Дык, конечно! — вскричал он. — Кто же, как не я! Я, могущественный волшебник Старков! Я, призрак, скользящий в ночи! Я кошмарный кошмар! Я этот, как его...

— Ну, хватит, хватит, — остановил его граф. — Мы тут, кстати, привезли тебе кое-кого.

Внесли большую клетку, в которой сидели несколько старкоидных крыс. С тупым видом они грызли семечки, дрались и пытались перекусить стальные прутья.

Два дня Старков испытывал на них все известные ему заклинания и выяснил, что уничтожить их магией практически невозможно.

— Кто у вас главный?! — кричал Старков, погружая клетку в ванну с водой.

— Старков-старков-старков! — пищали крысы. Лексикон их состоял из трех слов — «Старков», «портвейн» и «ёпперный театр». Одна, правда, назвала Старкова ублюдком, когда он прижег ей хвост паяльником.

«Мессия Ахтыгата»

Постепенно Старков пришел к выводу, что необходимо уничтожить Главное Зеркало Ахтыгата, и однажды ночью, вместе с Потапычем вновь полетел к замку.

Над самой цитаделью их перехватила стая летучих старкомышей и доставила в тронный зал.

На обитом черным бархатом кресле восседало меленькое существо с огромной головой, которую поддерживали двое слуг.

Собралась огромная толпа самых невероятных существ, и каждое чем-то напоминало Старкова. Здесь были старколаки и старколисы, старкони-кентавры и старкабаны. Из угла в угол, прядая длинными ушами, прыгали белые пушистые старкозаи. Чуть поодаль стояли зеленые зубастые старкодилы, тяжеловесные старкопотамы и ностароги, печальные старкоблюды, старкошки и старсобаки и масса птиц — старобьи и староны, старкукушки и стракусы, старабу и даже парочка волнистых старпугайчиков. На потолочных балках свился кольцами большой сетчатый старпитон, а в воздухе носились тучи старкомаров и старкомух. Единственным, кто более-менее походил на человека, был восседавший на троне карлик-гидроцефал.

«Вот ёпперный театр! — с некоторой гордостью подумал Старков, — похоже, что у графа сбежал весь зверинец! А ведь это же все я! Я!»

— Тихо, ублюдки! — визгливо крикнул коротышка на троне, — Сейчас мы будем его судить! Где прокурор? Слово прокурору!

На кафедру, кривляясь и гримасничая, влезла худая рыжая старбезьяна в напудренном парике.

— Смотрите, о великий народ! — закричала она, тыкая в Старкова узловатым пальцем. — Смотрите, какой он противный, худой и унылый! И это — человек, царь природы?! Ха! Это какой-то ублюдок! Всем известно, что царь природы — Старков...

— Но... Дык эта... — начал было Старков. — Оппаньки...

— Молчи, человеческий детеныш! — приплясывая, взвизгнула старбезьяна. — Ты преступник и не имеешь права голоса!

— Почему это я — преступник? — возмутился Старков.

— Потому, что не имеешь права голоса! — с апломбом закончила старбезьяна, и все восторженно зааплодировали.

— Слово защите! — провозгласил карлик.