Право крови

Примас, взиравший на своего слугу с высоты трона, надолго умолк. Столь продолжительное молчание ввергло Малика в трепет, как ни старался он сохранить уверенный вид перед лицом смерти, а то и чего-либо худшего. Обычно господин погружался в подобные раздумья, дабы измыслить нечто особенно ужасное.

Многомудрый великий жрец поднялся с трона и неторопливо спустился к оплошавшему слуге. Казалось, глядя на Малика, Примас что-то обдумывает, взвешивает, и в сердце верховного жреца – впервые с той самой минуты, как он из последних сил перенесся в Великий Храм – забрезжил слабый проблеск надежды. Быть может, его удостоят помилования?

– Я многое вложил в тебя, мой Малик, – мрачнее прежнего проговорил Примас.

Каждый слог из его уст сочился ядом, в каждом слове звучал глас рока. Верховный жрец снова понурил голову, не сомневаясь, что на его шею вот-вот падет меч…

Но вместо этого увидел лишь руку господина, протянутую к его собственной. Охваченный трепетом, Малик подал Примасу руку, и господин помог ему встать.

– Я – его сын, мой Малик, и потому в ответе перед ним, как ты – передо мной! На сей раз я подарю тебе жизнь, ибо пришел мне на ум вопрос, коего не в силах постичь даже ты, и он вполне может быть связан с этим созданием по имени Ульдиссиан…

– От всего сердца благодарю тебя, господин! Я живу лишь ради того, чтоб служить тебе! Клянусь!

Не выпуская руки Малика, глава Церкви Трех кивнул.

– Да… так и есть… а чтобы ты помнил об этом, я награжу тебя весьма долговечным памятным даром.

Верховный жрец закричал вновь: руку в ладони Примаса – словно огнем обожгло. К немалому его изумлению и страху, рука изогнулась, скрючилась, меняя облик. Нежная плоть и жилы исчезли как не бывало, сменившись чем-то бугристым, сочащимся зеленой слизью. Кожа превратилась в толстую чешую, уходящую вверх далеко за запястье, пальцы сделались узловатыми, когтистыми, безымянный с мизинцем срослись в единое целое.

После того, как превращение завершилось, боль не унялась, и не унималась еще долгое время. Пасть на колени Примас Малику не позволил – так и оставил священнослужителя на ногах, лицом к себе. Взгляд господина сковал слугу по рукам и ногам.

– Теперь, мой Малик, ты будешь носить на себе наш знак… наш с отцом знак, – подытожил Примас, наконец-то выпустив его руку. – Отныне и навсегда.

Малик содрогнулся всем телом, но падать не пожелал. Пошатываясь из стороны в сторону, он устремил взгляд в пол и выдохнул:

– В-велик Люцион, всеведущий и всемогущий… но превыше… превыше – отец его, преславный и милосердный…

Тут человек осмелился вновь поднять взгляд.

– Преславный и милосердный Мефисто!

Люцион улыбнулся. Его безупречные зубы вдруг заострились, сузились книзу, лик потемнел, окутался тенью, однако свет здесь был совсем ни при чем. Всего на миг предстал он пред Маликом в истинном облике, однако и этого оказалось довольно, чтобы верховный жрец сделался бледен, как никогда.

С тою же быстротой, с какой поменял обличье, Примас принял прежний благостный вид. Рука его легла Малику на плечо. Нет, священник не дрогнул, но чего ему это стоило…

– Ты хорошо усвоил урок, мой Малик! Потому и останешься моим фаворитом. Пока. До времени. Ну, а теперь идем! Полагаю, этим вопросом лучше заняться внизу…

– Как пожелаешь, о великий.

Сжимая в ладони изуродованную, ноющую кисть, Малик пристроился сбоку от Примаса и вместе с ним двинулся вперед. Больше он, не желая вновь обратить на себя гнев господина, не сказал ничего.

Тот, кто на самом деле звался Люционом, сыном Мефисто, подвел Малика не к дверям в тайные покои, но к стене позади трона. Приблизившись к ней, Примас начертал в воздухе дугу.

На стене вспыхнула, запылала, сама собой удлиняясь в обе стороны, дугообразная линия. Не успел Малик перевести дух, как концы ее достигли пола, и очерченная линией часть стены исчезла… открывая путь в освещенный факелами коридор, ведущий вниз, под землю, словно к некоей древней гробнице. Но самым зловещим в нем казались многие шеренги каменноликих воинов, тянувшиеся вдоль стен: их устрашающие латы ни в одной мелочи не напоминали доспехов мироблюстителей.

Едва Люцион с верховным жрецом Мефиса ступили в подземный ход, суровые стражи, все как один, взглянули в их сторону и тут же встали навытяжку. Из-под черных шлемов, формой напоминавших безрогий бараний череп, на вошедших взирали отнюдь не глаза – бездонные темные дыры. Кожа воинов цветом была подобна могильному камню, а нагрудные пластины кирас украшал символ их нечестивого ремесла – кровоточащий череп, пронзенный парой мечей, обвитых змеями.

Эту братию Малик знал хорошо – многих он сам отобрал в их ряды. В отличие от господина, они не внушали ему страха: им предначертано было во имя Примаса встать под знамена верховных жрецов в тот день, когда Церковь овладеет всем Санктуарием и сможет отринуть всяческое притворство.