– В вас, милорд Уорик, я с первого же мгновения разглядел чувствительную, трепетную душу. Человека, который – уж простите мне невольную лесть – достоин моего времени и способен воздать мне за доверие. Вы явились ко мне без коварства и всяких там лукавых игр, изложить свое желание мира и торговли на свой восхитительно откровенный английский манер – начистоту, словно выложенные на доске фасолинки, которые можно сосчитать и смахнуть или же бросить в общий котел. Отец мой относился ко всем вам с неприязнью, и это, безусловно, можно понять, учитывая то, как всякий там английский сброд и простолюдины расхаживали по его улицам с видом хозяев.
Ричард улыбнулся в предвкушении вопроса или мнения, которое неизбежно должно было последовать за этой тирадой.
– И вот сейчас, милорд Уорик, предо мной стоит выбор в отношении вас, выбор, который доставляет мне боль. Прежде чем вы уйдете сегодня, я должен решить для себя, кто передо мной: глупец и простофиля или же часть коварных стратагем[51]
вашего двора там, в Лондоне!К несказанному удивлению графа, король встал со своего кресла и ткнул в его сторону пальцем, затемнив при этом глаза явным гневом. Шелковистость манер и философское мудрствование в этом человеке сменились таким накалом ярости, что в лицо англичанам словно пахнуло жаром.
Перемена была столь внезапна и разительна, что Уорик напрягся всем телом, чтобы не расхохотаться. Несмотря на эпатаж, в этом венценосном буффоне было что-то донельзя комичное.
От недюжинного усилия сдержать себя Ричард как-то даже обмяк.
– Ваше Величество, я не вполне понимаю…
– Значит, все-таки простак? Ни за что бы такое о вас не подумал. Ричард Невилл – человек, заточивший в лондонский Тауэр короля, оказавшегося в проигрыше… Скажите начистоту: король Эдуард думает меня вами устрашить? Желает, чтобы в вашем облике я углядел какую-нибудь угрозу?
Уорик от неловкости сглотнул.
– Клянусь, такого намерения у него нет. Если б вы, Ваше Величество, встретились с королем Эдуардом, вы наверняка убедились бы, что он в такие игры не играет – в такие
Король Людовик вскинул руку, чистую и белую.
– Я дал вам в дар, милорды, золотую и серебряную утварь. От купцов в Париже я потребовал, чтобы они не брали с вашего отряда никакой уплаты –
– Лучники? – невинно проронил герцог Кларенский Джордж.
Намеревался ли он защитить этим Уорика от напыщенной тирады, или же это вырвалось у него по юношеской ершистости, сказать сложно. Ричард лишь инстинктивно ухватил молодого человека за руку, чтобы тот подуспокоился.
– Ваше Величество, я не понимаю причины вашего гнева, – поспешно заговорил граф Уорик. – Подозреваю, что налицо какая-то путаница. Быть может, неверно истолкованное послание или же козни некоего злошептателя, который вопреки всему…
Король Людовик поглядел на него искоса и произнес с горьким вздохом:
– По всей видимости, Ричард, вас даже не известили. Вот почему я так досадую, отчасти и за вас. В самом деле, как вам быть теперь? Теперь, когда ваш король вновь, вторично, выставляет вас глупцом? Заставляет вести переговоры насчет французской принцессы и вдруг – оп! – выбивает у вас из-под ног всю почву: «Я, знаешь ли, уже женат». А нынче, милорд, он присылает вас ко мне снова, обсуждать мирный договор, цена которому… ладно, не будем об этом. А пока вы здесь, во Франции, он заключает свой
Уорик стоял, окаменев, едва сознавая, что рядом, разинув рот, топчется молодой брат этого самого короля. Причин подозревать французского монарха во лжи не было. Сама нелепость и ужасность его слов подразумевала, что все это, по-видимому, правда. Знание проявлялось на лице Людовика, которое сейчас было без маски.