Право крови

Уорик прищурился вдаль, выискивая источник звука. Центральный квадрат Эдуарда вклинился глубоко в силы Ланкастера, напоминая теперь широкий, притупленный наконечник копья. Каждый шаг давался ценой большого усилия, но они уже вклинились в позиции врага как минимум на несколько сотен ярдов. Неизвестно, каково сейчас приходилось дяде, держащему левое крыло, однако пыл и напор короля определенно двигали центр, и около восьми тысяч человек подпитывались стойкостью и решимостью от своего правителя, ревущего впереди что-то дерзкое.

Где-то слева различался конский топот и ржание, хотя всадников там быть не могло. Не должно было быть. Ричард сухо сглотнул – в горле першило так, что едва получалось подать голос.

– Твое Величество… Эдуард! Левое крыло!

Где-то там сейчас держатся дядя Фоконберг и брат Джон, хотя от них ничего не слышно с самого утра, начавшегося с того обстрела. Застилающий глаза снег опостылел окончательно – пожалуй, еще больше, чем холод, от которого сильнее болят раны, а закоченелым рукам труднее удерживать рукоять меча.

Эдуард повернулся и посмотрел в ту сторону, куда указывала боевая перчатка Уорика. Поджав губы, молодой король огляделся с холодным расчетом, прикидывая, какой выделки люди держат там фланг.

– Там из леса какие-то конники! – прокричал он графу.

Оттуда все грозней и поспешней близился гул, растекаясь железным треском ударов и криками боли, разносящимися по полю битвы глухими раскатами. Сотни людей повернулись поглядеть, что там происходит, и за секундное отвлечение поплатились жизнями.

– Сколько их? – крикнул в ответ Уорик.

Надо же было уделать такую глупость: в порыве истовости прикончить своего коня, от которого, кроме пользы, ничего не было.

– Слишком много, – процедил Эдуард и, приложив ко рту сведенные ладони, рявкнул: – Коня моего сюда!

Двум передним рядам он дал пройти мимо себя и снова влился в третий, ожидая, когда приведут его громадного жеребца, способного держать вес хозяина в доспехах. Сообразив, что затевает Эдуард, Ричард отрядил своих посыльных к четырем ближним капитанам: передать, что король срочно требует их помощи и присутствия возле себя. Те начали спешно смыкаться по бокам от Эдуарда.

– Прижимайся к моему центру, Уорик! – прокричал тот. – Это мои лучшие люди, они не подведут!

К удивлению графа, король широко улыбался, упиваясь каким-то темным восторгом. Доспехи ему окончательно покрыла корка из грязи и крови, королевские львы на сюркоте багровели под красными пятнами. Тем не менее чувствовалось, что во всей своей юности, горе и гневе Эдуард в эти минуты испытывал незамутненную радость. Не секрет, что поле боя способно сломить человека. Но кое-кого оно, наоборот, создает – тех, кто открывает для себя место, где становятся годны его сила, опыт и быстрые руки, а прочие беспокойства сходят на нет и перестают отвлекать.

Восторг Эдуарда проявлялся в его залихватском взгляде и необузданности. Он пихнул колено в руки рыцаря, что подвел его коня, и с легкостью сел в седло, в мгновение ока став из пешего конным, отчего его сила и мощь, казалось, утроились. Жеребец нежданно взыграл копытами, чуть не лягнув ими шедшего сзади латника.

– Смыкайся к центру! – крикнул Эдуард во всеуслышание, хотя смотрел он при этом на Уорика. – Эти ланкастерцы – просто детвора! Им не устоять!

Он наискось пустил своего коня через квадрат, как бушпритом раздвигая ряды, которые останавливались и криками приветствовали своего короля. Рыцари вокруг него образовали подобие фаланги, высоко держа знамена с лилией Йорков. С четырьмя капитанами по бокам к фаланге жались сотни, с безумным восторгом спеша вслед за монархом и его боевым скакуном. Они направлялись к сумятице боя на левом фланге, чтобы дать ответ какой-то там силе, явившейся из-под прикрытия деревьев.

* * *