Право на безумие

- Вы и не пытаетесь, а не пытаетесь, потому что не можете. Вы все больны, как и ваша организация. Раньше было КГБ, это была мощь. Государственный инструмент, достойный всяческого уважения. А вы -  отделение ЦРУ, они вас с рук кормят.

- Вы следите за словами, пожалуйста.

- У нас свобода слова, я имею право.

- Я тоже обладаю некоторыми правами, поэтому давайте обойдемся без взаимных эксцессов. Идите домой, отправьте свою статью в какую-нибудь газету, они и рецензию дадут, и напечатают при необходимости.

- Вся пресса продажна по своей сути.

Дежурный про себя сплюнул. Да, осень. У психов и прочих нестабильных личностей обострение. А курить хотелось. Он  с тоской посмотрел на лежащую на ежедневнике сигарету. Когда он уже утихомирится, или действительно наряд ППС вызывать придется? Хотя ему этого только и надо. «Душители свободы пытались заткнуть рот идейному борцу за величие России». А поговорить он любит, да видать не с кем.

На столе затренькал телефон спецсвязи. К этому с опаской относился каждый, кто заступал на дежурство. Из этого аппарата долетали грозные распоряжения, команды и прочие неприятности, исходившие от вышестоящего руководства.

Он снял трубку. Отдел такой-то, дежурный такой-то, слушаю.

- Вы от ответа не уходите. Не смейте хвататься за телефон. Я с вами разговариваю.

Дежурный молча выслушал человека с другого конца телефонного кабеля. Также молча дал отбой, взял сигарету, закурил, выпустил в пространство струю дыма, набрал по внутренней связи начальника отдела.

- Товарищ полковник. Из Управления по КТО сообщили. Егоров погиб. При ликвидации банды. Подорвался, хоронить нечего.

Дослушав прервавшуюся гудками тишину, положил трубку, еще раз затянулся и тяжело опустился на стул.

Посетитель ушел, забрав тетрадочку и тихо закрыв за собой дверь.

Х

Она сутки выла как волчица. Не было ни мыслей, ни чувств. Была одна большая боль. Душа кричала и выворачивалась наизнанку. Она ничего не видела и ничего не понимала. Одна пустота и одна мысль: «Его больше нет». Встревоженные и почему-то жалкие его друзья и ее подруги. Испуганный и плачущий сын. Родители, родственники и пустота.

Она хотела поехать туда, но ее не пустили. Отобрали и деньги и документы. Семейные фотографии и кассеты с записями у нее забрали и спрятали.

Обещали помогать и помогали. Приходили люди, знакомые и нет. Все что-то говорили. О нем, о них, о сыне. О том, что жизнь продолжается и надо быть сильной. Зачем, она этого не знала.

Через неделю сын включил его сотовый, и он начал звонить. Спрашивали его, а она плакала. Плакала и не боролась с окружающей ее пустотой. Ей было все равно.

Потом приехал брат и увез их в деревню.

Она днями лежала на своей детской кровати и смотрела в потолок. Родители плакали и ее жалели, а его ругали и опять плакали. Сын перестал улыбаться и неожиданно стал взрослым. Приходил к ней, садился рядышком на пол и тихонько гладил ее руку. Потом приехала свекровь. Они сидели вместе и молчали. Горе было одно на двоих. Общим. И стало легче. Мир перестал скакать и метаться вокруг. Она улыбнулась, первый раз за три месяца. Лучше не стало, но пустота ушла, не забрав ничего с собой и не сожрав ее саму. Рядом были люди, и рядом был сын. Его сын. Маленькая добрая часть того, кого теперь рядом не было.

Она улыбнулась еще раз и начала жить, сама, но вместе с ним.

Прошло полгода. Они с сыном решили вернуться домой. Родители протестовали, но не мешали. Парню надо учиться, а ей работать. Они собирали сумки, когда что-то упало со шкафа. Она обернулась на звук. По полу катилось колечко. Сердце екнуло. Сын нагнулся, поднял, протянул ей. На маленькой детской ладошке лежало обручальное кольцо. Этот тонкий ободок она узнала бы из тысячи, даже не читая надписи на внутренней стороне. Эти надписи они сделали на годовщину совместной жизни. Колечко лежало дома в ящике стола, где он хранил свои мужские игрушки. Он положил его туда, уезжая в командировку, вместе с золотой цепочкой и мобильным телефоном. Оно и лежало там, должно было лежать в этом ящичке, а не в ладони у сына.

- Ты его не брал из дома?

- Нет, мама. Честно. Я бы сам не взял. А ты, тоже не брала?

Она покачала головой и, задохнувшись, неожиданно ставшим плотным воздухом, прошептала: «Он жив».

- Он жив. Не говори никому и ничего. Но он жив. Знай это и верь. Он вернется, и мы будем вместе.

Х

Чувство утраченной силы не проходило. Огромной, но утраченной. Большая, размытая по всему телу мощь. Ее уже не было, но он чувствовал ее величие и помнил счастье обладания этой силой. Ее необходимо вернуть, вернуть во что бы то ни стало. Потому что только он достоин этого права, права обладать этим величием и по-своему вершить чужие судьбы. Одно было плохо, он забыл, откуда эта сила и что явилось ее причиной. Он вспоминал, лихорадочно перебирая воспаленным обкраденным мозгом все, о чем знал. Но все было бесполезно. А потом он решил вспомнить свое имя. И вот тогда ему подсказали и показали где искать то, что должно принести покой и радость.