Право на «лево». Почему люди изменяют и можно ли избежать измен

– Вы этим здесь занимались? – спрашивает он. – Где? Ты кончала? Сколько раз? Как? Кто был сверху?

Он ходит за ней по квартире, пока она надевает пальто, и задает все более неудобные вопросы, поскольку ее ответы только распаляют его ярость. Наконец на пороге она поворачивается к нему лицом:

– Мы занимались всем, чем занимаются люди во время секса!

Ему этого мало.

– Тебе нравится ему отсасывать? Тебе нравится его член? Нравится, когда он кончает тебе на лицо? Какой он на вкус?

Раздраженная, она кричит:

– На вкус он, как ты, только слаще!

Его гнев сменяется горьким сарказмом.

– Вот и здорово. Теперь вали к черту.

Франсуа де Ларошфуко пишет: «Ревность питается сомнениями. Как только сомнения сменяются уверенностью, ревность превращается в безумие или исчезает вовсе».

Физические подробности хотят знать не только мужчины. Я слышала, как мучимые ревностью женщины сравнивали себя с соперницами, используя не менее наглядные критерии, чем мужчины. У нее большая грудь, у меня – обычная. Она кончает по несколько раз, я лишь время от времени. Она так и течет, а мне нужна смазка. Она щедра на минеты, а мне противен запах. Мы все слышали, как Аланис Мориссетт выкрикивает незабываемые строчки: «Она такая же извращенка, как я? / Она бы ублажила тебя в театре?»

На стыке зависти и ревности

Люди часто спрашивают: в чем разница между завистью и ревностью? Я склонна считать, что зависть связана с тем, что вы хотите, но не имеете, в то время как ревность проявляется по отношению к тому, что вы имеете, но боитесь потерять. Следовательно, зависть представляет собой танец двух людей, в то время как в пляске ревности участвуют трое. Зависть и ревность состоят в тесном родстве друг с другом и зачастую переплетаются.

Моей подруге Морган, умной, состоявшейся журналистке немного за пятьдесят, оказалось очень сложно отделить ревность к любовнице своего мужа Итана, Клео, от зависти к тому, что между ними было. Сначала Итан просто признался в измене. Затем Морган обнаружила его электронный архив блаженства. «Как я с этим справилась? Я отступила в альтернативную реальность одержимости», – вспоминает она. Раз Морган не могла заполучить Итана, она хотя бы могла шпионить за его романом с другой стороны цифровой улицы. В ходе «мазохистской оргии» она предельно внимательно изучала Инстаграм любовницы мужа и ее веб-сайт.

«Клео была воплощением богини на земле. Сияющие обожанием глаза; подтянутое тело; лукавая улыбка – такая естественная, такая молодая, такая обольстительная. Она была само совершенство и снимала независимое кино. Занималась йогой. Придерживалась прогрессивных взглядов. Искала приключения. Носила кольца на пальцах ног. Была игривой и веселой и освещала своим внутренним светом всех, кто оказывался рядом с ней». Каждый элемент идеализации сопровождала тень самокритики. «Если мораль заключалась в том, что я была не идеальной женщиной, у меня хотя бы появилась возможность глотнуть жизни через эту суперженщину. Сколько раз я слышала их разговоры. Я тысячу раз умирала и возносилась на небо, представляя себя на ее месте».

Когда я спросила, почему она уделяет больше внимания Клео, чем предательству Итана, Морган ответила: «Он не столько поступился мною, сколько возвысился надо мной. Меня обошла его новая, более совершенная любовница. Каждая подписанная фотография в моем воспаленном воображении становилась свидетельством, что он нашел великую любовь своей жизни, а я оказалась в заднице. Поэтому слова «предательство» и «измена» мне не подходили: они были пропитаны осуждением, которое оправдывало меня как жертву, но при этом не отражали моих чувств, хотя я была на грани, и не поддерживали мою увлеченность». Мучительность той боли, которую Морган сама на себя навлекла, объясняется ядовитым сочетанием зависти и ревности. За ними скрываются стыд и сомнения в себе. В ходе дальнейшего самобичевания она стала представлять, что Итан и Клео говорят о ней как о «темном суккубе, из лап которого ему, к счастью, удалось вырваться».

Представляя такие разговоры у нас за спиной, мы чувствуем себя голыми, ведь партнер выставляет напоказ наш внутренний мир, наши тайны и слабости. Мы гадаем: «Что он рассказал обо мне? Неужели она выставила себя жертвой несчастного брака? Неужели он оклеветал меня, чтобы показать себя в хорошем свете?» Мы не можем контролировать партнера, который решил нас бросить, и уж точно не можем контролировать, что он о нас рассказывает.

Морган целый год провела в трауре, как вдова, и теперь говорит мне: «Образы и ощущения настигали меня снова и снова, как повторяющийся сон. Сначала они ежесекундно владели моими мыслями. Со временем они стали появляться раз в тридцать секунд. В конце концов я могла продержаться без них целую минуту, затем несколько часов, затем несколько дней. Ты представляешь, каково это – быть лишенной свободы мысли?»