Право на меч

Вилка наколола несколько кусков тушеной дичи и поднялась наверх. Подрожав в воздухе, опустилась к сковороде.

– Ясно, да, – бастард закивал. – Яснее некуда. Но, послушай, как мне их убедить? – Стоило задавать эти вопросы гораздо раньше. – То есть меня ведь спросят, верно? Почему да как. Сам знаешь. – В волнении Эдельберт становился еще более невыносим. – Нужно что-то весомое. Надежное, на что можно положиться…

Я помедлил.

– Скажите, что один из гарнизона – на нашей стороне.

– Что? – повторил бастард и задрал подбородок. – Я не… Который?

Никакой фантазии у солдат! Я придвинулся и сказал совсем тихо:

– Тот, что плюнул в меня со стены.

Эдельберт широко распахнул глаза.

– А-а! Так это был сигнал, – он почесал затылок.

В нем, как всегда, проснулись трусость и сомнения. Здесь могло помочь только одно. Я медленно поднялся и с почтением произнес:

– Полагаюсь на вас, господин Эдельберт.

Поздний вечер, лагерь Восходов

У палаток веселился мой отряд: раздобыли карты, погрели вино. Я молча встал возле костра и обвел всех суровым взглядом. Веселья поубавилось, и на какое-то время стало тише. Новобранцы глядели на меня, как мыши на удава.

– Чего ждем? Отбой, – сказал я. По счастью, никто не спорил и не торговался.

За пару минут почти все попрятались. Смотреть за костром остался ловкач. Единственный, кто ухаживал за своим оружием – копье блестело, острая грань указывала в небо. Возможно, так он и переживет штурм.

– Я на дозоре, сир, – испуганно заметил ловкач, когда я посмотрел в его сторону.

– Все верно. Тебе шуметь можно, – на всякий случай уточнил я. – Если придут враги.

Со стороны палаток послышался шорох, а затем – уверенная наглая поступь.

– Дьявол. Я же сказал: отбой!

Из теней леса показался Рут.

– А, – я потер глаз тыльной стороной ладони. – Это ты. Что еще стряслось?

Что-то в нем изменилось. В походке, в выражении лица, хоть приятель до того явно выпил. Казалось, я видел его таким несколько лет назад. Когда это было? Где?..

Рут почесал редкую щетину и цыкнул зубом. Посмотрел в сторону палаток.

– О, я не отниму слишком много времени у вашего благородия, – он даже не улыбнулся.

Я вспомнил, когда так было в последний раз. В Криге. Перед тем как мы начали убивать. Повернувшись лицом к приятелю, я осторожно кивнул, не зная, что ответить. Мы отошли от костра, где нас могли услышать.

– Слушай внимательно. Ночь – мое время. И не только мое. – Рут бросил быстрый взгляд туда, где я ставил палатку. – Я видел следы в лесу, когда мы стояли у реки. Видел, кто выходит из лагеря. Эта женщина тебя погубит.

«А, Кари», – я выдохнул с облегчением. Улыбнулся, постучал двумя пальцами по фляге и ткнул ими же в сторону Рута. Так и подержал.

Рут не сразу сообразил, что я имел в виду. А потом начал оправдываться:

– Да я пью, считай, с младенчества! И ничего – живее всех живых!

Развернувшись к своей палатке, где меня ждали, я сказал чуть тише:

– Вот и посчитай, сколько лет я трахаюсь. Простые числа. – Я обернулся на палатку с нетерпением и добавил: – Как видишь, все еще дышу.

– Ты знаешь, что я не об этом.

У каждого умника в лагере находились свои соображения о том, что мне стоит делать. Вот теперь и в портки полезли наводить свои порядки.

Я остановился.

– Ты бы так гвозди искал…

– Девчонка твоя из местных, – Рут довольно быстро оказался рядом и говорил едва слышно, – нашлась будто сама собой. Хороша во всем, вечно рядом крутится. За такую красоту в Криге убивали. Простые числа, дружище. Складывай.

От пьянства одни проблемы. Я шагнул еще ближе, а говорил так же громко:

– Слышу уже в который раз. Мои подруги – мое дело.

– Не-а, не слышишь, – упорствовал Рут.

Зашуршала ткань палатки, и Кари высунула нос на улицу, а после – всю голову. Очень красивую голову, хоть волосы и спутались после сна.

– Не вздумай в это лезть, – мое предупреждение звучало как приказ. – Я не нуждаюсь в помощи.

– Ага, все схвачено, приятель? – Рут отпил из фляги и показал пятерню, начав загибать пальцы. – Как в Ставнице, верно? Как в Криге или, может, как сегодня на холме?..

Кари громко зевнула. Я стиснул зубы. Мудрецы, один другого краше! Будто в этом краю можно спастись от опасности, сидя вдали, в уютном углу, опасаясь каждой тени. Нет.

Ты шагаешь в самую темную чащу и становишься настоящим кошмаром.

Я задрал подбородок, посмотрев на приятеля сверху вниз:

– Ты что же, думаешь, я дитя? Гребаный кролик, которого сожрут волки, а? – Я прищурился и сделал шаг назад. – В клетке лучше и безопаснее, скажешь? Лучше бы я не вылезал из поместья моей семьи?

Рут смягчился, поднял ладони и сказал чуть теплее:

– Послушай, я просто…

– Немного веры, друг. Совсем немного. – Я с силой сжал его плечо. – Большего я не прошу.

Он скривился так, будто я попросил у него в долг тысячу золотых без возврата. Покачал головой и, не прощаясь, отправился со своей подругой в ночь. Сливянка портила его куда больше, чем меня – все женщины мира.