Право на меч

– Так, погоди. – Я остановился и поманил солдата щитом. – Ты еще кто? Разве тебе не на третий?

Солдат повернул голову в шлеме в мою сторону, сделал это как-то неуклюже, будто не носил тяжелые доспехи, и потянулся к забралу…

– А-а-а! – закричал кто-то впереди.

– Враги!

Керчетта и не залезала в ножны. Пятеро защитников выскочили из левого поворота. Булавы, два щита, одно копье.

– Стеной! – приказал я, укрывшись за троицей впереди.

Не растерялись, встали как надо. С боевым кличем первый ряд защитников замка протаранил наших. Я поддержал солдата впереди, ткнул керчеттой через его плечо, попал в прорези шлема.

– Аи-и-и! – завизжал враг и отступил назад, расталкивая союзников.

– Стрелы!

Я пробовал один раз стрелу. Нужно быть идиотом, чтобы захотеть попробовать ее еще раз!

Недотепа с дубинкой рванул вперед, выставив щит слишком высоко. Новобранец или из бойцов Урфуса? Сразу три снаряда вошли в его пах и ногу. Всхрипнув, он стал заваливаться влево, ударился шлемом, мазнув им по стене. Может, и новобранец. В любом случае я уже это вряд ли узнаю.

– Прочь, мрази! – бубнило из шлема гвардейца Бато. – Про-очь!

Я отступил, поменявшись местами с солдатом Восходов. Его ранили в бок – мое укрытие согнулось, кашляя и воя от боли. Керчетта отомстила, разрезав запястье врага.

– О! – Тот задрал руку к плечу, и оружие покатилось под ноги. Тут же в его шею вошло копье ловкача. И так же быстро выскочило обратно.

Я ударил щитом голову зазевавшегося врага, толкнул его в стену, сразу занявшись другим. Поднырнул под выпадом…

– Сука! – взревел гвардеец, а потом завыл от боли, когда керчетта вошла ему под кольчужную юбку.

– О нет, я гораздо хуже! – выплюнул я ему в лицо.

Керчетта рвала жилы, подлезала под щиты, вспарывала глаза и носы, попадая в прорезь. Я знал все слабости врага: вечно жадные, самоуверенные ублюдки, неповоротливые, как валуны. Воснийцы, один другого гаже.

Ненависть свела нас. Барды на площадях пели о любви – керчетта разбила лицо молодого защитника, показавшегося из-за плеча гвардейца. Шлюхи в борделях сладко лгали, продавая заботу и удовольствие. Клинок оборвал бестолковую жизнь, враг завалился на спину, придавив соседа.

Любовь, долг, чистота, верность, страсть?

Нет. Только ненависть – лучше, вернее крови! – текла по жилам местных. Соединяла города, скрепляла союзы – и воснийцы шли против соседей, против друг друга, против жен и детей, против собственных интересов. Ненависть.

Я проникся ею сполна.

– Сдохни! – прошипел я, когда гвардеец прижал меня к арке. Бзынь! Глиняная тарелка с расписными лицами какой-то семьи разбилась об его шлем.

– Угх, – заголосило оттуда.

Я выронил керчетту, быстро вытащил кинжал, познакомил его с черепом защитника и провернул в ране. Упал вместе с ним и дождался, пока тело перестанет биться на полу.

Весь коридор превратился в месиво из сцепившихся, борющихся тел – бились вплотную, вблизи, где не подлезут копье и клинок. Солдаты рычали, молотили друг друга щитами, кулаками, пинали в пах, под колено, по стопе. Словом, делали все то, что делают люди, полные ненависти.

Я дышал, скалясь. Поднялся с пола. Клинок снова незаметно оказался в руке, мы стали одним целым. Куда я – туда и керчетта. Или наоборот?

– Твари! – выпалил какой-то бугай в стеганке. Он появился из-за угла, где, по всей видимости, и была лестница. Защитников становилось все меньше, а доспехи у них – все хуже. Этот вышел без шлема.

– Хоть портки на войну не забыл! – крикнул я и пошел на него, наступая на солдат. Может, на своих же. Без разницы.

Бугай покосился на меня с предельным омерзением, словно увидел каторжника, висельника, самого дьявола, нагим в подсохшей корке из крови младенцев.

– Тебя не учили, что на войне нужен шлем, приятель? – крикнул я.

Он растерянно шагнул назад, то ли готовясь к бою, то ли собираясь удрать.

– Что? – спросил он, будто позабыл, для чего мы здесь и что ждет тех, кто зазевается в драке.

– А знаешь, чему учили меня? – Ускорив шаг, я полоснул керчеттой по ноге солдата, который теснил ловкача. Тот взвыл и припал на колено. Я не стал его добивать. Керчетта выбрала другую цель. – Знаешь?

Бугай ухватился за булаву, слишком короткую для его роста. Почти детское оружие.

Я преодолел три последних шага так быстро, как мог.

– Меня учили убивать!

Булава неловко нацелилась в мою голову. Меч обвел врага, заставив уклониться влево. Там-то я и полоснул его с хорошего замаха, укоротив стеганку на один рукав.

– Оа-а-а! – заревел он, выпучив глаза, обхватив ладонью болтающуюся руку.

– Учили лучше, чем тебя!

Слева в меня врезалось чье-то тело. Я ударил не глядя. Услышал крик – знакомый голос. Задел своего?

«Да плевать!»

Следующий враг стоял передо мной, нерешительно прикрываясь потрепанным щитом. Я раскрошил его оборону в три прицельных удара, сбил коленом его стойку, толкнул правую ногу. И разрезал лицо, удлинив улыбку.

– Ав-ва! – как младенец, завыл защитник.

Меч все еще был слишком чистым, слишком быстро обсыхал. Я окрасил его в черно-бордовые цвета. Так лучше.

– Нет! – визжал кто-то позади. – Не-ет!

– Да! – прорычал я, двинув рукоятью по чужому виску.