Право на месть

О черт, Даниель! Его лицо отвернуто в сторону, на полу кровь, и он совсем не двигается – он мертв, она знает – он мертв, и она думает, что сейчас может закричать или…

– Господи боже, Шарлотта! – Кейти садится, ее мутноватые глаза расширяются. – Ты сделала это. Значит, все же сделала.

Шарлотту трясет, все ее тело дрожит, как если бы она стояла рядом с одним из этих пневматических молотков, которые использовались на главной улице. И это такой сюр, все это такой сюр!.. «Он не может быть мертв, не может быть мертв по-настоящему, не так, как мы об этом говорили… Руки на его шее… о господи, Даниель, маленький ты говнюк, прости…» Кейти берет ее холодные руки и подносит к своему лицу.

– Посмотри на меня, Шарлотта.

Она смотрит на Кейти. Шарлотта готова смотреть куда угодно, только не на малютку Даниеля, и «боже мой, что скажет мать», потому она смотрит в идеальные глаза Кейти.

– Дело сделано, – шепчет Кейти, ее горячее дыхание на ее холодной щеке. Даниель никогда больше не будет дышать, о черт, черт! Кейти нежно целует ее в открытый рот. – Ты сделала это. Это начало, Шарлотта. Мы можем стать свободными! Не могу поверить, что ты это сделала. О, Шарлотта, ты мой герой. Теперь назад пути нет. Следующая – моя мать. Потом мы убежим. Мы полетим, как ветер. Только мы. Ты да я, навсегда. Возврата нет.

Зубы Шарлотты начинают отбивать дрожь. Это не может быть по-настоящему, то была только фантазия, сумасшедшая игра. Все слишком ярко, слишком по-настоящему, но в то же время и сюр. Возврата нет.

– Мне сначала нужно домой, – слышит она свой голос. – Чтобы все выглядело нормальным. Если мать дома, я скажу, что пойду поищу Даниеля. Потом приду к тебе. Они о тебе не знают. Они не будут искать меня у тебя. – Как она может говорить таким нормальным голосом, таким спокойным? – Мы покончим с твоей матерью и убежим, да?

Она целует Кейти в ответ, хотя во рту у нее едкий и горький вкус. Гнилой.

– Через полчаса? У меня?

Шарлотта кивает. Ей необходимо выбраться отсюда. Где теперь ее злость? Куда она вся ушла? «В твои руки на тоненькой шее Даниеля, вот куда она ушла, о черт, и нет пути назад!»

– Я тебя люблю, – говорит Кейти с улыбкой, когда они выбираются из дома на прохладный октябрьский воздух.

– И я тебя люблю, – отвечает Шарлотта, ее улыбка – нездоровая гримаса. Может, она и в самом деле любит Кейти. Любит. Но теперь все поломано. Она поломана. Даниель поломан так, что не исправить, никогда, о господи, господи! – Встретимся через полчаса.

Они расходятся, и Шарлотта знает: она больше никогда не увидит Кейти. Вот так, как сейчас, больше не увидит. За углом ее рвет, водка и желчь проливаются на землю, и она остается пустой. Выпотрошенной.

Она оглядывается на дом: развалина, нелюбимая и недостойная любви. Она не хочет оставлять Даниеля одного в обществе только Кролика Питера. Ему будет страшно. Он не поймет. «Он мертв, тупая ты вонючая лоханка, он больше никогда ничего не поймет из-за тебя, твоих таблеток, из-за тупого голоса в твоей голове, и твоих тупых рук, и твоей тупой злости. Он никогда ничего плохого тебе не делал, не водил тебя в обжорку и не делал того, что сотворил с тобой прошлой ночью Тони». Почему это стало так ясно только теперь? Почему она всегда на один шаг позади?

Она знает, что ей надо сделать. Единственное, что она теперь может. Возврата нет. Она бежит быстрее, чем когда-либо прежде, бежит до самого вокзала. Там есть таксофон. От прохладного воздуха у нее саднит в груди. Голова все еще кружится от водки, таблеток и отупляющего шока, но ее дрожащие пальцы нажимают «999».

«Прости, Кейти, – думает она, повесив трубку после разговора. – Прости меня, пожалуйста, Кейти.

Прости меня, пожалуйста, Даниель…»

Ну почему она не может заплакать? Почему не может умереть? Вместо этого Шарлотта на негнущихся ногах идет домой и ждет, пока за окном не раздается вой сирены. А вскоре мама начинает выть, отталкивая от себя Тони.

Когда ее уводят в полицейскую машину, она не оглядывается.

Возврата больше не будет, никогда.

73

СЕГОДНЯ

Мэрилин

Я останавливаюсь на пустынной дороге вдали от дома – черный силуэт в темноте впереди, – достаю фонарик из бардачка машины. Пока не включаю его, осторожно иду по неровной тропинке. Ног своих я не вижу, свет уличных фонарей не пронзает здесь тяжелую тьму ночи. Дождя нет, но воздух влажный и тяжелый, давит, тучи висят низко, просели под собственной тяжестью. Я сворачиваю на подъездную дорожку, никаких авто не вижу, и, уж конечно, ничего похожего на полицейскую машину, и на сей раз я благодарна правительству за все урезания бюджета. Свет в доме не горит. Никаких признаков жизни. Если они здесь, то Кейти убрала с глаз ту машину, которой пользуется. Не колеблясь и не давая себе времени испугаться и повернуть назад, поднимаюсь по ступенькам. Ни полицейской ленты, ни доски, приколоченной к двери. Никаких признаков того, что полиция отнеслась к этой информации серьезно.