Право на месть

И когда я открываю дверь, то понимаю почему. Дом пуст. Его душа пуста. Я включаю фонарик – желтый просвет в черноте. Видеть здесь особо нечего, деревянные доски пола и бледные стены, а потом широкая современная лестница с площадкой для следующего пролета, который ведет на второй этаж. Я не слышу ничего, кроме гудения собственного тела в ушах.

Мебели практически никакой, большинство комнат пусты, но, по мере того как я просматриваю все снизу доверху, мне попадаются кое-какие оставленные предметы. При виде неотражающего зеркала в одной из комнат я вздрагиваю. Потом вспоминаю: иллюзионист. Он сделал его для какого-то трюка или повесил здесь, чтобы пугать гостей? На встроенном книжном шкафу в одной из гостиных еще остаются какие-то книги. В шкафах на кухне посуда. Если здесь собирались делать музей, то где все остальное? Заперто где-то? И уж конечно, все здесь как-то пресно и современно – это не привлечет посетителей. Такой дом мог принадлежать банкиру или бизнесмену. Не фокуснику.

Я возвращаюсь в переднюю, методически обшариваю лучом фонарика все вокруг. Ковер на полу. Что-то похожее на старый проектор на стене над дверью в деревянном ящике, покрашенном в белое под цвет стен, – попытка скрыть его с помощью иллюзии. Хитро`. Яблоко от яблони. Но пока никаких наводок.

Я нахожу дверь в подвал, пройдя через какое-то помещение – вероятно, подсобное в прежние времена. Осторожно открываю дверь, прислушиваюсь – есть ли тут хоть какие-то признаки жизни. Ничего. «Полночную тишь потревожить не смеет даже юркая мышь»[21]. Меня пробирает дрожь. Я взрослая женщина. Это всего лишь подвал. Я уже собираюсь спуститься вглубь, когда у меня в кармане оживает телефон. Черт! Саймон.

– Где вы, черт побери?! – спрашивает он. – Я думал, вы отправились спать. Вы взяли мою машину?

Мне кажется, что я слышу голос Ричарда, требовательный, раздраженный, и мой первый порыв – извиниться. Но я не извиняюсь.

– Я в Скегнессе. – Я говорю тихо, но звук в этом доме-склепе кажется слишком громким. – В доме.

– Где? Господи, Мэрилин, если полиция…

– Полиции здесь нет. Ни следа полиции. Но я не могу сидеть сложа руки. И этот дом – часть всей истории, я не сомневаюсь. Улика. Иначе и быть не может. Но если я ничего не найду, то сразу вернусь. Никто никогда не узнает, что я была здесь.

– Мне не нравится, что вы там одна. Жаль, что вы меня не предупредили. Я бы поехал с вами.

Совсем не как Ричард, понимаю я. Это не раздражение, это озабоченность. Монета та же, стороны разные. Ричард наряжал свою паранойю в одежды озабоченности. «Не надевай сегодня этого платья, ты же знаешь мужиков».

– Но послушайте, – продолжает он. – У нас есть кое-что. Я собираюсь сообщить об этом полиции. Амелия Казинс…

– Вы можете доказать, что она Кейти? – Дыхание у меня перехватывает, а сердце неожиданно начинает биться чаще.

– Нет, не совсем так, но в ее истории нестыковки. Если копнуть на несколько лет назад. Шито белыми нитками, и поверьте мне, ниток там много. Но дело даже не в этом.

– А в чем?

– Я думаю, – говорит он после паузы, – что Кейти выдает себя за двух других людей.

74

Ава

Джоди. Сучка долбанная! Сквозь мой кляп прорывается слабый всхлип. Джоди. Я ей верила. Она была моим другом. Моим лучшим другом. Голова у меня болит, я ужасно пьяна, а поэтому мне трудно думать. Нет, она никогда не была моим другом. Она была лучшим другом своей мамочки. Кейти. Девочки Б. Или как ее там.

Я знаю, что здесь умру. Я и мама – мы умрем вместе. Джоди убьет нас, потому что Джоди никакая, к херам, не Джоди, а спятившая сука! И мне так стыдно, нехорошо, и я так виновата, что мама умрет здесь вместе со мной. Я все время думаю о ребенке во мне, который тоже умрет, а он ни в чем не виноват. Может, он уже мертв. Слезы снова скапливаются у меня под веками, но я прогоняю их. Я не могу дышать, когда плачу. Я боюсь плакать. Я боюсь умереть. Я так боюсь, я хочу, чтобы мама как-то все исправила, но, думаю, она не сможет. Мне даже больше уже не стыдно. Дурацкая переписка в «Фейсбуке», кажется, была в другой жизни. С тех пор я изменилась. Дурой была.

Лицо у меня щиплет от соплей и слез, а челюсть болит от кляпа, и я ненавижу себя за беспомощность. Нужно было сопротивляться. Сообразить, что тут какой-то обман, когда я увидела ее в машине. Но все произошло так быстро, у меня в голове все смешалось. Прежде чем я успела что-то сделать, у меня на лице оказался кусок материи, а потом – темнота. А потом я пришла в себя здесь, вся в синяках и ссадинах.