– Входите, – пригласил ее я, – что-то вы погорячились, недолго и простудиться в таком наряде. Я сказал, что сначала повидаюсь с вами, но вас там не оказалось. И я не знаю, куда он пошел. Но, в конце концов, он ваш муж. Он имеет право встретиться с вами, не так ли? Я имею в виду, что моей вины здесь нет.
– Он застрелил его, – сказала она. – Чернилка убил бедного Билли.
«Бедного Билли в сарае убили… – зашевелилась у меня в мозгу строчка из какого-то стишка, какого-то гадкого стишка. «Гадкие загадки»? Или, может, «Стишки исподтишка»?
– Скорее заходите, – сказал я, видя, что она готова разрыдаться прямо посреди улицы. – Скорее. – Я втащил ее внутрь, захлопнул дверь, и она прижалась к этой двери спиной и забилась в безысходности у самого выхода. – Ну же, входите, выпьете немножко бренди, успокоитесь, и мы вместе туда вернемся.
Я поволок ее через коридор, как тюк, только доставленный носильщиком, втащил в гостиную-переднюю. Конечно же, бренди не осталось – Радж все вылакал, но была чекушка виски. Ее-то я и поднес к губам Элис, словно трубку насоса к сдутой шине. Она отплевывалась, давилась, брызгалась, пыталась набрать воздуха, задыхаясь от горя и потрясения.
– Ну же, – просил я ее, – глотните капельку. – Но она вместо этого взвыла. – Не надо, – уговаривал я, сжимая ее прекрасные округлые плечи, – вы разбудите моего отца. – Я сказал это не в переносном смысле, я еще не привык.
– Он убил его, Чернилка застрелил его, он мертвый. Он там, на кровати, его нет!
Это мне почему-то напомнило лондонский аэропорт. «Отца нет. Тед». Ах да.
– Где он сейчас? – задал я глупый вопрос.
– Они оба там были. Оба, когда я ушла. Никто не пришел. Я стучалась к соседям, но все слушали телик.
– Смотрели телик, вы хотели сказать.
Чертов Денхэм, неужели ты такой же безумец, как все прочие?
– Никто не услышал, никто не пришел. Кто-то крикнул мне, чтобы я убиралась. Все из-за телика! – завыла она опять.
Потревоженный покойник крякнул и перевернулся в гробу.
– Пойдемте, – сказал я, храбрый Денхэм. – Вернемся туда вместе. Погодите, – сказал я, уже не такой храбрый Денхэм, – надо позвонить в полицию. – О Денхэм, Денхэм, не надо, бога ради, не связывайся с полицией, ты должен быть в Токио, а не свидетельствовать в деле об убийстве. – Телефон по- лиции 999, – сказал я, – если я правильно помню? – Крутя диск, я спросил Элис: – Какой у вас номер дома? – Она стояла, непослушными пальцами застегивая пуговицы. – Гекуба, ни дать, ни взять, – повсюду пряди волос в перманенте, прямо у ниши в стенке под лестницей, где спрятаны коробки с предохранителями.
– Восемь, Клаттербак-авеню. Восемь, – рыдала она. – Там, где горит свет. А все остальные смотрят телик. А он наш телик прода-а-ал, – выла она.
– Полиция? – сказал я. – Я хочу сообщить об убийстве. Восемь. Клаттербак-авеню. Срочно, – поторопил я зачем-то. – Жена, то есть вдова жертвы говорит, что убийца все еще там. Он вооружен и не в себе. Пожалуйста, быстрее.
– Вы, мистер, врите, врите, – сказал полицейский голос, – да не завирайтесь.
– Чертов дурак! – сказал я, моментально отождествив полицейского и убийцу. – В номере восемь по Клаттербак-авеню мертвец!
– Ага, а у нас в отхожем месте туалетная бумага. Надо поменьше телик смотреть.
– Ради бога, – взмолился я, – дайте мне поговорить с дежурным сержантом.
– Он тут отошел неподалеку, – ответил голос, – я ему скажу, когда он вернется, но смотрите, мистер, несдобровать вам, если вы нам баки заливаете.
– Ради бога! – повторил я. – Дом номер восемь по Клаттер…
– Я это уже понял, – перебил меня беззастенчиво рассупоненный, прихлебывающий чаёк голос. – Я передам ему.
Я положил трубку и сказал Элис:
– Вам лучше пойти со мной, набросьте вот пальто моего отца.
– Нет-нет, – вся съежилась она, – он и меня убьет.
– Или меня, – сказал я. – Хорошо, оставайтесь. Не ходите в ту комнату, там гроб стоит. Хватит с вас страхов на сегодня.
Она принялась колотить костяшками в кухонную дверь, причитая:
– Ох, Билли, Билли!
– Ладно, – сказал я, – постарайтесь быть благоразумной. Я ненадолго.