Право на пиво

— О, — Олег удивленно обозрел открывшийся пейзаж. Вид был странен и на первый взгляд необьясним. В самом центре мироздания, заслоняя все прочие смутно различаемые предметы, вздымалась ввысь величественная башня мутновато-зеленого цвета. На сияющем округлом боку башни изогнулась в готическом реверансе та самая буква, в произношении которой Олег упражнялся последние несколько минут.

— О, — старательно и уже привычно, прочитал он. — Болонь.

«Пиво», — догадался Олег. И немедленно преисполнился умильной благодарности к окружающему миру и человечеству. В общем — ко всем изобретателям, производителям и распространителям волшебного золотистого напитка; и в частности — к тому заботливому индивидуму, который додумался поставить эту замечательную бутылку прямо перед Олеговым носом. Как раз тогда, когда язык похож на наждачную бумагу, а горло — на пересохший до скрипа кожаный бурдюк кочевника после многодневного перехода по пустыне. Вот так бредешь себе — и вокруг только пыль и песок. На одежде, на лице, на зубах. От горизонта до горизонта. С утра до вечера — желтый песок, а с вечера до утра — серый. И вдруг — оазис. Пальмы, фонтаны, гурии. Пиво. Первый глоток — жадный, торопливый, похож на горсть колючих льдинок. Второй — нежный, как шелк, в третьем — головокружительная горчинка… Олег уже представлял, как прохладная пенящаяся жидкость поглаживает его раскаленное горло; и уже настойчиво тянулся непослушной рукой к свету зеленой башни… Свет померк. Осознание реальности было, как всегда, внезапным и горьким. Ни оазиса, ни пальм, ни гурий. Бутылка была пуста. Заботливый индивидум, водрузивший ее перед Олеговым носом, оказался гнусным насмешником. Негодяем, которому бы только поиздеваться над умирающими от жажды. Безмолвная буря гнева и отчаяния окончательно истощила силы. Рука, так и не добравшись до подножия вожделенной башни, опять распласталась на столе. Левое веко сползло на прежнее место свинцовой заслонкой. Мир был пуст, человечество — жестоко.

В следующий раз Олег пробудился от противного и методичного скрежета. Наверное Казимир опять точил когти о платяной шкаф, надменно презрев специальную дощечку, приколоченную к стене как раз для таких кошачьих упражнений. Полированный шкаф его величеству нравился больше. Воодушевленный справедливым гневом на несносную животину, Олег двинулся решительно и мощно.

— О, — повторил он любимое сегодня восклицание, опять упираясь взглядом в одноименную букву на этикетке.

«Оля ушла», — вспомнил он. И испытал непреодолимое желание вернуться в прежнюю позу — щекой к столу, взглядом в темноту. В небытие. В зеленовато-полупрозрачную пустыню, в которой не было пива, оазисов и гурий — но не было и памяти. Оля ушла. Упаковала отчаянно мяукавшего и чуявшего неладное Казимира в его импортный платмассовый дом-коробок. А потом, рассеянно шаря сухо блестящим взглядом по стенам, — мол, не забыла ли чего? — сказала (не то в эти стены, не то Олегу):

— Наверное, он будет скучать по тебе. Но ведь ты его голодом заморишь. Да что это я… Это ведь вообще мой кот.

После этих слов Оленькины губы задрожали. И вот тут надо было падать на колени, умолять о прощении, ловить растерянные Олины ладошки… Потому что тогда еще, наверное, можно было ее удержать. А Олег так и не пошевелился. И просто стоял и смотрел, как она уходит. А потом ему захотелось завыть, глядя в закрывшуюся за ней дверь. Возможно, он так и сделал. Память заботливо сгладила воспоминания об остатках вчерашнего вечера, сохранив только фрагменты. Дождь, незнакомые улицы, пьяные Олеговы рыдания на плече некого безликого незнакомца, невесть откуда взявшийся школьный друг Сеня с авоськами, полными звенящих бутылок…

Оля ушла. Значит, кот Казимир в данный момент никак не может кровожадно полосовать когтями полировку шкафа. А если он это делает, значит…

— О, — с надеждой воззвал Олег, с трудом преодолевая спазм в пересохшем горле. — Оля?

Он рванулся вперед и вверх, презрев мучительную боль в онемевшем теле, опрокинул табуретку, покачнулся и ухватился за стол, восстанавливая равновесие. Когда разноцветные круги, заплясавшие в глазах наконец угомонились, Олег разглядел батарею опустевших бутылок и замысловато сложенную рядом башенку из жестяных пивных крышечек. От сотрясения стола башенка дрогнула, и крышечки с жалобным звяканьем покатились на пол.

Оли нигде не было. Зато напротив Олега, вальяжно развалившись и с неодобрением наблюдая за разваливающейся башенкой, сидел какой-то человечек. Человечек был зеленый. «Горячка, — решил Олег. — Белая. Если зеленые человечки — значит, горячка белая». До такого Олег еще никогда не допивался.

— Ну, так что, может я пойду? — почему-то брюзгливо спросил гость. Олег немного поуспокоился, разглядев, что тот зеленый только частично. То есть, цветом одежды. Башмаки, штаны, мешковатый пиджак, шапочка пирожком — и даже залихватское перо на шапочке.