Право на поединок

Сергий Семенович немедленно дал всем понять, что дело народного просвещения с его вступлением в должность вышло на первый план государственной жизни. Его министерство не должно было оказаться одним из многих. Оно становилось ответственно за судьбы империи и требовало содействия от всех.

Немедленно после циркуляра попечителям учебных округов, более похожего на тронную речь, Уваров обратился к генерал-губернаторам и начальникам краев с посланием, провозгласившим начало новой эры.

В докладной записке императору «Об открытии сношений с некоторыми главными местными начальниками» он сообщал: «При самом вступлении по высочайшему Вашего императорского величества повелению в управление Министерством народного просвещения я почел долгом отнестись к генерал-губернатору Московскому и военным губернаторам Киевскому и Виленскому с просьбою оказывать учебным заведениям, находящимся в вверенных им губерниях, зависящее с их стороны содействие и состоять со мною по сей части в беспрерывных сношениях не только посредством официальной переписки, но еще и частной; вполне будучи убежден, что лишь от совокупного действия начальств, от согласного их стремления к единой цели можно ожидать и успехов в общем деле народного образования, и плодов, соответствующих ожиданиям Вашего императорского величества».

И далее, доказывая великую пользу от сотрудничества с ним, Уваровым, высших сановников, он внушал Николаю, что фактически он, Уваров, стоит теперь во главе всеимперского движения «обновления России». Все остальные начальства оказывались в положении содействующих ему, спасителю отечества путем новой методы воспитания, путем внедрения в сознание людей новых формул.

Ничего подобного князь Ливен себе не позволял. Управляющий министерством просвещения, назначенный несколько дней назад, стремительно вырастал в одну из крупнейших фигур империи.

Докладную записку Уварова Николай одобрил. А 27 марта Уварову объявлено было о предоставлении ему права присутствовать на заседаниях Государственного совета. А еще раньше — 23 марта, через два дня после назначения, — Уваров попросил у Николая право председательствовать в Комитете устройства учебных заведений.

За одну неделю Уваров не только сосредоточил в своих руках главные должности, касающиеся народного образования, но и небывало расширил сферу своей деятельности.

В то время, когда Уваров только еще приступал к своей бурной реорганизаторской деятельности, положение в российском просвещении оценивалось трезвыми и наблюдательными людьми довольно сурово. Никитенко сетовал в дневнике: «Было время, что нельзя было говорить об удобрении земли, не сославшись на тексты из Свящ. писания. Тогда Магницкие и Руничи требовали, чтобы философия преподавалась по программе, сочиненной в министерстве народного просвещения; чтобы, преподавая логику, старались бы в то же время уверить слушателей, что законы разума не существуют; а преподавая историю, говорили бы, что Греция и Рим вовсе не были республиками, а так, чем-то похожим на государства с неограниченною властью, вроде турецкой или монгольской. Могла ли наука принесть какой-нибудь плод, будучи так извращаема? А теперь? О, теперь совсем другое дело. Теперь требуют, чтобы литература процветала, но никто бы ничего не писал ни в прозе, ни в стихах; требуют, чтобы учили как можно лучше, но чтобы учащие не размышляли, потому что учащие — что такое? Офицеры, которые сурово управляются с истиной и заставляют ее вертеться во все стороны перед своими слушателями. Теперь требуют от юношества, чтобы оно училось много и притом не механически, но чтобы оно не читало книг и никак не смело думать, что для государства полезнее, если его граждане будут иметь светлую голову вместо светлых пуговиц на мундире».

И в следующей строке: «У нас уже недели три как новый министр народного просвещения, Сергей Семенович Уваров».

Сын крепостного — и в эпоху народности это помогло ему сделать карьеру — Никитенко смотрел на уродливо клубящийся вокруг него мир «народного просвещения» как бы со стороны, чужими и беспощадными глазами. Он тогда уже — в апреле тридцать третьего года — уловил эту фальшь и двойственность надвигающейся уваровщины, призванной населить страну нерассуждающими философами, по-солдатски дисциплинированными учеными — короче говоря, просвещенными рабами…

Пушкин писал в тридцать четвертом году: «Что же и составляет величие человека, как не мысль? Да будет же она свободна, как должен быть свободен человек: в пределах закона, при полном соблюдении условий, налагаемых обществом». Свободный внутренне человек со свободной мыслью, свободно и сознательно подчиняет себя общеполезным законам. Такова позиция Пушкина. По Уварову, человек должен быть порабощен прежде всего внутри себя. Тогда он не сможет и не захочет противиться любому давлению извне.