Право на Тенерифе

Детектив немного удивился тому, как решительно она была настроена начать работу в ту же минуту. Однако этому было простое объяснение: Костя был теперь у родителей, без нее, а значит, мог под любым предлогом уехать к любовнице, и она об этом не узнает. И вот тут-то детектив мог сразу же выяснить, чем он занимается. Если не приступить к слежке сейчас, можно было прождать еще неделю, а с таким волнением она не могла прожить и дня. Алина знала, что сломается, выскажет все мужу, а тот начнет лгать, и она поверит. А потом будет поздно, и консультант не одобрит такого ее безрассудного шага.

И вот она уже встретилась в кафе с детективом, быстро передала ему конверт и все данные мужа, номер машины, адреса, телефоны, фотографию, в конце концов, ссылки на социальные сети, хотя в них он был малоактивен. Все это время Женя писала ей с завидной скоростью сообщения в Ватсап о значимости семьи, но Алина не стала читать ничего. Она хорошо помнила, что сказала ей консультант о чужом вмешательстве.

И потом, ей стали вдруг резко отвратительны все советы, будто она поняла, что в этой тяжкой ситуации она совсем одна и никто не может ей помочь, а может только усугубить ее положение да порадоваться про себя ее горю. Верно, сейчас многие счастливы. Быть может, даже все они, все: Марина, Женя и Юля. Могла ли Юля злорадствовать, как и остальные?

В горле засела горечь, и всех людей, что она пропускала через свои мысли, словно опрыскивало этой горечью тоже, преображая, уродуя их лица. В какой-то момент Алина поняла, что нарочно преувеличивает их недостатки, что подруги ее все же несколько другие, лучше, чем она думает о них сейчас, в эту тяжелую минуту. Она накручивала себя, это точно. Когда-нибудь, когда все закончится, ей странно будет вспоминать эти свои нынешние мысли. И все-таки Алина и Юле отписалась, чтобы та не беспокоилась и не докучала ей своим заботливым участием.

Ближе к вечеру Алина не вытерпела и стала писать в чате детективу:

– Ну как у вас дела? Что-то выяснили?

– Сейчас занят. Напишу позже.

– Ок!!!

Спустя два часа пришло сообщение от него:

– Весь отчет с фотографиями и другими уликами предоставлю в конце работы.

– А сейчас хоть напишите, хорошо все или плохо, я умираю от страха уже. (Смайлики со слезами.)

– Заранее не расстраивайтесь. Но я уже нашел кое-что любопытное. Опять-таки, все узнаете при получении отчета.

Алина вышла на балкон и посмотрела на хмурый район, словно присыпанный серостью: кругом была слякоть и грязь, а дома, окружавшие их красивый новый комплекс, были выцветшими и потрепанными. Когда-то давно она считала себя довольно умной, трудолюбивой женщиной с добрым сердцем, искренней отзывчивостью. Тогда она помогала близким, подругам. Могла сорваться с учебы, чтобы привезти лекарство маме или бабушке в другой город. Забывала про уроки, если нужно было помочь подруге перевезти вещи. Но тогда же Алина знала, что она делала все эти вещи и для себя: ей было приятно думать о себе хорошо, упиваться самолюбованием. К тому же ей нравилось, когда другие хвалили ее за отзывчивость.

Годы семейной жизни исправили в ней многие слабости, в том числе и эти, и теперь Алине было все равно, что о ней думали другие. Она никому не помогала и не стремилась помогать. Если что-то случалось с родителями, она уже не срывалась за сто километров и не ехала к ним – нет, она просила Костю перевести им деньги на врача или лекарство с доставкой на дом. Подругам она вообще не считала нужным помогать: взрослые люди, пусть сами решают свои проблемы.

Но даже это было не главным в изменениях, произошедших с Алиной. Главным было то, что ум ее более не занимали ни знания, ни формулы. Она не решала задачи, она не приобретала новую информацию. Все, что она говорила, она узнала еще в студенческие годы и за несколько лет работы перед декретным отпуском.

Костя часто с нетерпением перебивал ее, даже затыкал ей рот, утверждая, что она уже много раз высказывала одну и ту же мысль. Он также ничего не хотел знать из того, что показывали по телевизору: ни про Малахова, ни про Галкина, ни тем более про Бузову. Порой она совсем терялась и не знала, как заинтересовать его разговором. Тогда она либо обвиняла его в холодности, а он просил прощения и горячо обнимал – и все заканчивалось жаркой ночью. Либо же они начинали мечтать о новых покупках – занятие, всегда упоительное для обоих. Либо же самое банальное: говорили о детях, подгузниках, ветрянках и прочем не интересном ни ему, ни ей.

Мысли Алины – она знала сама – и впрямь были старыми. Они были правильными, но они никак не преобразовывались с годами. Что же делать, думала она, если она стала умной в двадцать лет, и теперь в тридцать не могла быть умнее, чем в двадцать? Это была не ее вина, ничего плохого в том не было, что она не развивалась. Да, она жила в свое удовольствие, да, она не читала больше книг – зачем? Ведь она прочла и поняла все самые важные книги в истории литературы. Что же еще от нее могли хотеть окружающие?