Право на Тенерифе

С присущими ей ленью и упрямством Алина не видела проблемы там, где она по-настоящему была. Она отнекивалась, она отмахивалась, не желая вникать, с каждым днем превращаясь во все более и более поверхностную, взбалмошную и самодовольную женщину с закостенелым умом и мировоззрением.

…Стоя на балконе и дрожа от холода, Алина задавалась вопросом: «Что могло быть любопытным? Плохое или хорошее? Если бы все было худо, он бы так и написал, но нет, он выбрал это многозначное слово «любопытно», стало быть, еще не все так плохо, есть шанс, что все это оказалось плодом моей неуемной фантазии». О, как она желала, чтобы время шло быстрее, а не тянулось, как веревка! Был только один вопрос, только один. И он сводил ее с ума.

В воскресенье Катя проснулась в пять утра и не смогла заснуть, она пошла на кухню, стала греметь посудой, пить воду, чай. Ей было очень душно и хотелось есть. Памятуя о том, что она и так поправилась, девочка не стала искать в шкафу хлеб или печенье. Затем она ушла в гостиную и легла на диван, уставившись в планшет в полной темноте. Три часа спустя Юля проснулась и увидела дочь спящей в зале: планшет лежал на полу, а Катя спала на спине, открыв широко рот, правая рука ее неудобно свисала. Но главное, от чего у Юли неприятный осадок внутри всколыхнулся и наполнил кровь ядом, даже сквозь утренний полусон: у девочки вновь припухли верхние и нижние веки. Катя была не похожа на себя, столь неестественной стала форма глаз.

Юля не стала будить ее, вместо этого накрыла пледом и прошла на кухню, где под кружку кофе открыла рабочий компьютер и продолжила анализ предложений, чтобы найти лучшие. Ее работа всегда приводила Юлю в нервное, волнительное состояние, так захватывающе было то, чем она занималась. Более того, Юля знала, что по ее направлению у нее были широкие перспективы, нужно было лишь работать как можно больше и лучше. Но не теперь. Цифры и фотографии расплывались перед глазами, сливаясь с иероглифами. Все теряло смысл, потому что она была бессильна в главном.

Когда Катя наконец проснулась, она вновь пожаловалась матери на духоту. Юля опять удивилась: она не замечала ничего. Но она проветрила всю квартиру. Катя ушла в комнату и просидела там до обеда, придумывая наряды для своих кукол, а затем раскраивая старые мамины тряпки. В обед пришла в гости бабушка, мать Юли, Людмила Петровна. Она жила неподалеку и с самого рождения внучки помогала дочери, оставалась с ней, чтобы та могла сходить к врачу или встретиться с подругами. Отец Кати подключился к заботе о ребенке намного позже, ведь, как он любил повторять, он совершенно не представлял, как играть с девочкой, да и о чем с ней говорить. Дочь вышла из комнаты, чтобы встретить бабушку.

– Ой, а что это с Катиными глазами? – спросила моложавая, но чуть полная женщина еще на пороге.

Подбородок ее был острым, своевольным, а взгляд упрямым. Людмила Петровна была одной из тех пожилых женщин, которые верили, что их лета придают им невероятную мудрость, как плесень придает сыру – вкус. В мире не существует способа убедить таких женщин в обратном. Да Юля и не пыталась.

С детства неуверенная в себе, она, наоборот, часто советовалась с матерью и полагалась на ее мнение, даже когда знала, что мать ничего полезного не скажет, а, наоборот, даст губительные для нее советы. По старой привычке, словно Людмила Петровна еще хорошо разбиралась во всем, что происходит вокруг, и трезво оценивала происходящее, как когда-то, когда Юля была еще девочкой.

– Какие-то припухшие, да, – согласилась Юля с матерью.

– Да и живот какой большой, – заметила Людмила Петровна удивленно.

Тут только Юля увидела, что живот у Кати сильно выпирал из-под футболки, так выпирал, как никогда до этого.

– Наверное, запор, – пожала плечами Людмила Петровна.

– Она еще все время воду просит, – сказала Юля, – все пьет и пьет, не может напиться.

Катя посмотрела на них с испугом, не понимая, как так грубо можно обсуждать ее внешность прямо при ней.

– Ага, я и смотрю, она отекла, – вторила Людмила Петровна, – ты, друг мой, перепила воды. Пей поменьше.

– Что?! – воскликнула Юля.

Тут только в голове у матери расставились все точки над «i». Катя действительно отекла, как отекают, пожалуй, беременные в отделении патологии, и даже хуже. Ей стало жутко. В уме Юля стала перебирать всевозможные объяснения и оправдания такому ходу событий, но ничего безобидного не приходило в голову.

Наоборот, ее пронзил холодный электрический ток при мысли о том, что на этот раз им так легко не отделаться. Были ОРВИ, были ОРЗ в их жизни, – все легкое, предсказуемое, переносимое. Но сейчас стряслась беда, беда, настоящая беда. Просто пока еще неопознанная. И они могут еще улыбаться и рассуждать равнодушно о том, почему так. Последние, быть может, несколько часов.

Ребенок не мог отекать, как не мог ребенок поседеть или покрыться морщинами.

– Если она и впрямь отекла, нужно бегом анализы сдавать да к врачу идти.