Право на Тенерифе

В коридор Катя выходила только в маске, а остальные дети из их палаты выбегали без масок. «Если они в коридоре подхватят инфекцию, то мы об этом узнаем только через два-три дня. За это время и нас заразят. Так и начинаются эпидемии». Юля почувствовала, как у нее вновь начало покалывать пальцы рук.

На второй день они стали сдавать анализы. Сначала это были обязательные для всех отделений обследования, такие как кардиограмма, общий анализ крови. Далее должны были следовать уже специализированные назначения: УЗИ почек, мочевого пузыря и брюшной полости, рентген кистей рук и ног, биохимический анализ крови, суточные анализы мочи, общий анализ мочи.

Лечением их занималась другая врач, не та, к которой Юля попала на прием. Но последняя тщательно контролировала их ситуацию, обсуждала Катину историю вместе с другими научными сотрудниками на ученом совете. Юля и дочь часто встречали ее в коридоре, и она, к их радости, каждый раз узнавала их и здоровалась.

Юля изо всех сил старалась забыть об опасности инфекции, не думала об этом: читала книгу, смотрела мультики вместе с дочерью, разговаривала с соседками по палате. Однако тревога не оставляла ее, и теперь она по два раза в день делала тест-полоски Кате, чтобы убедиться, что их бледно-зеленый цвет не становился ярче.

Всякий раз, когда Катя приносила ей баночку, Юля чувствовала, что внутри нее все замирает, а в животе начинается невыносимое бурление. В сознании билась одна мысль: «А если сейчас будет ярко-зеленой? Что тогда? Только бы не зеленая!» Дрожащими руками она быстро опускала тест-полоску в баночку и тут же доставала, будто от того, что она пробудет там на мгновение дольше, она может стать зеленее. Но пока что все было более-менее чисто.

– Зачем вы делаете тест-полоски? – спросила одна из соседок по палате. – Все равно ведь постоянно суточные сдаем и общий анализ мочи.

– Для успокоения, – ответила сухо Юля.

Как она могла объяснить им, что боялась, что их безответственные действия приведут к тому, что Катя заболеет и у нее начнется обострение? От Юли не скрылось то, что остальные смотрели на нее с неодобрением, словно она была той еще чудачкой. И поздно вечером у Юли случился нервный срыв: она начала кричать на соседок по палате, обвиняя их в том, что они оставляют дверь на ночь открытой, и из противоположной палаты к ним может занестись инфекция. Те в ответ обозвали ее истеричкой, решившей измучить их духотой.

Сцена вышла крайне неприятная. Юля кричала все больше и больше. Женщины оказались острыми на язычок и не давали ей спуска, распаляя ее еще больше. Она чувствовала свое бессилие против них, потому что была в меньшинстве и потому что они были наглее.

Одновременно Юля понимала, что вышла за все рамки приличия, тем более в детской больнице. Но она не могла остановиться, ей самой казалось, что она обезумела, что она больше никогда не будет разумной, как прежде. Лишь мягкий, исключительно вежливый голос медсестры, подскочившей в темноте к ней, вернул ее в сознательное состояние, и она начала успокаиваться.

– Мы уезжаем, это невозможно, у вас здесь все болеют, что это за больница такая?

– Куда вы сейчас поедете ночью? – говорила медсестра.

– У меня машина во дворах припаркована, – отвечала охрипшим голосом Юля.

– Ну и что? Охранник вас не выпустит без выписки.

– Тогда дайте мне выписку! – говорила Юля, а сама уже понимала, что сейчас медсестра убедит ее. Как странно, что за все это время, как Катя заболела, слезы только подступали к глазам, но она никогда не плакала по-настоящему, навзрыд, как плакала, когда была девчонкой. Будто все внутри стало сухим, стальным, крепким. Даже сейчас, в момент истерики, она знала, что все равно выдержит, все равно вынесет, как бы ни кричала и ни паниковала.

– Вы только поступили, вам сейчас никто выписку не сделает. Давайте завтра утром все обсудите с вашим врачом. Сейчас ночь, ничего нельзя сделать. Утро вечера мудренее.

Так медсестра постепенно успокоила ее.

Но соседки все равно испугались Юли, решив, что она «ненормальная», и дверь всю ночь была закрыта. Утром Юле стало жутко стыдно за прошедшую ночь. Но была и другая мысль, не дававшая ей покоя: после всех этих невзгод с Катей, после отцовского предательства ее мужа, может, она и правда стала истеричкой?

Могла ли она теперь мыслить здраво, как когда-то, сохранять спокойствие и приличие, как в былые времена? Куда делась ее безответность и бесхребетность, вынуждавшие ее раньше замалчивать свои обиды? Она словно постепенно переродилась и превратилась в другую женщину: нервную, озлобленную, ставящую проблемы своего ребенка превыше проблем других людей. А ведь это были люди, страдавшие так же, как и она, а может, даже больше.

И вот в разгар всей этой больничной нервотрепки вечером в среду Юля получила сообщение по Ватсап от Йохана:

– Я собираюсь сесть на поезд, чтобы приехать в твой город. Пришли, пожалуйста, свой точный адрес.