Право на Тенерифе

Юля глянула на него теперь уже совсем неприветливо и кинулась в детскую собирать вещи Кати. Людмила Петровна без слов побежала в кухню, чтобы собрать кружки и ложки, чай и немного печенья.

– Тапочки не забудь, – крикнула она дочери.

Катя, увидев, как все засуетились, взяла в руки портфель и сложила в него пару кукол и планшет. Она не представляла теперь, что можно было вот так просто расстаться с цивилизацией и поехать в больницу, где не будет Интернета и мультиков. Уже через пятнадцать минут они с Катей сидели в машине скорой помощи, которая везла их по унылому медгородку, состоявшему из множества старых зданий с пятнистыми осыпавшимися фасадами и невероятно грязными, словно плачущими от тоски окнами.

В приемном покое Юля и Катя уныло сидели на кушетке, ожидая врача. Вечер воскресенья, дежурило мало людей. Через минут тридцать Катя достала планшет, и они с мамой стали смотреть мультики. Юля старалась видеть и понимать их сюжет, но у нее в глазах все плыло. Еще через полчаса пришел немногословный пожилой мужчина с бородкой и сердитым видом. Осмотрел Катю, померил давление, проверил рот, уши, послушал легкие. Убедившись, что она не болеет ОРВИ, спросил, зачем ее привезли.

Юля стала сбивчиво рассказывать ему про набор веса, отеки, жажду. Врач смотрел на нее со снисходительной ухмылкой, словно говорящей, что он каждый день по тридцать таких паникующих мамочек встречает вот уже много лет. Такие мамы вызывают скорую, чуть только ребенок чихнет или зевнет, а потому доктора уже ничем не удивить.

Юля почувствовала себя невероятно глупо, и ей даже подумалось, что сейчас их отправят домой, выписав только Новопассит для нее самой, однако врач не отказал в госпитализации. Он дал ей на подпись документы, которые она даже не прочла, и ушел. Когда он был в дверях, Юля дрожащим голосом, так несмело, словно на уроке в школе, спросила:

– Доктор, это аллергия, да?

Но врач ничего не ответил, словно это не мать его спросила, а назойливый ребенок. В этот вечер Катю больше никто не смотрел. Ее положили в палату, в отделение нефрологии, а Юлю отправили домой, потому что дети после восьми лет лежали без родителей. Шокированная этим обстоятельством женщина так растерялась, что не смогла ничего толкового сказать медсестрам, выпроваживающим ее из отделения в грубоватой советской манере.

Она не могла понять, как восьмилетний ребенок мог остаться один без присмотра. Еще она не могла понять, зачем Катю положили в больницу в воскресенье вечером, если все равно ни одного анализа не взяли, так как «был выходной». С таким же успехом они могли приехать утром в понедельник. Она тоскливо побрела по улице в поисках автобусной остановки, не понимая, чего ждать от завтра, да мучаясь вопросом, будет ли завтра лучше, чем вчера.

Глава третья

Но завтра было не лучше, чем вчера, совсем не лучше, во многих смыслах этого слова. Алина встретила мужа и детей в воскресенье вечером с кислой миной. Ей хотелось, разумеется, сдерживать себя, но у нее не так хорошо получалось. Она ворчала и придиралась, что к детям, что к мужу, и все кончилось тем, что до этого обычно уравновешенный Константин огрызнулся:

– Что ты злобствуешь сегодня? Плохо отдохнула от семейной жизни за выходные? Поехала бы с нами, позанималась бы детьми со мной.

– Да уж, знаю я, как ты занимаешься! – ответила она, немного взвизгнув. Ей самой стал неприятен ее голос, и она невольно поморщилась.

– Получше некоторых!

Алине сразу подумалось, что она вся противна Косте, раз он мечтал о другой женщине и, хуже всего, нашел ее, а после таких выпадов тем более. Алина впервые чувствовала себя неуверенной в своей красоте и женственности. Именно поэтому она ощутила просто физическую потребность в поддержке консультанта и в ее профессиональных советах. Лишь только детектив отчитается, она сразу снимет деньги и отвезет своей новой многообещающей наставнице.

На следующий день так и случилось. Получив фотографии, адреса, контакты, Алина сразу позвонила консультанту, а затем поехала на встречу. Дети в это время уже были в садике и школе, и она могла полностью заниматься своим новым делом. В какой-то момент, общаясь с миниатюрной невероятно приятной Дарьей, Алина поймала себя на мысли, что она отстранилась от случившегося и витает где-то высоко в облаках.

Происходящее отталкивало своим неправдоподобием: эти вульгарные тошнотворные трусы, преднамеренно намотанные на батарею, эти фантастические снимки, где Константин обнимает молоденькую тощую девчонку. На фотографиях она так приторно улыбалась и совсем не умела скрыть глупости в своем пустом взгляде. И самое отвратительное фото из всех, на которое Алина просто не могла смотреть, где он целует ее. Могло ли все это быть явью?