Право на жизнь

Выбитый из рук стакан зазвенел по полу. На ковре и подоле расползлись темные пятна. Твари! Сонного зелья решили подмешать?! Несколько часов (дней? лет?) назад меня уже попробовали усыпить с помощью заклинания. Тогда я без раздумий ударила в ответ, сломав непрошеным доброхотам пару ребер и отбив всякое желание связываться с отчаявшимся драконом.

Я зажмурилась, упираясь лбом в колени. Устала. Безумно устала. От бесконечных месяцев тайн, одиночества и ошибок, от попыток все предугадать и просчитать, от разговора с Вестницей, а пуще от своей бесполезной вахты. Сон принес бы облегчение, но я боялась засыпать.

Боялась открыть глаза в мире, где его нет.

Рядом кто-то сел. Я скосилась на Криса, равнодушно поинтересовалась.

— Тоже будешь уговаривать меня отправиться в постель?

— Мне так приказали, — честно признался рыжик. Обнял, притянул к себе, соблазняя положить голову ему на плечо. — Не дрейфь, Ланка. Все будет хорошо. Он упрямый, он выкарабкается. Все будет хорошо.

Я неохотно кивнула: все будет хорошо… или вообще не будет.

Пятно на полу высохло. Суета улеглась. Лекарки незаметно испарились, расползлись кто куда, оставив нас с другом в одиночестве. Прошла ночная смотрительница, гася лишние лампы. Над ухом сопел задремавший рыжик — у Криса тоже выпал не самый легкий день.

Я ждала.

Колокол на башне глухо пробил час. Затем второй… третий…

Дверь с тихим шелестом отворилась, вырвав из чуткого полусна, в который я умудрилась погрузиться незаметно для самой себя. На пороге стояла Харатэль, утомленная, но довольная.

— Иди уж, — сестра, пропуская, отступила в сторону.

Я медленно, придерживаясь за стенку, поднялась, разбудив Криса. На негнущихся ногах побрела внутрь, не зная, что меня ждет, боясь доверять ободряющей улыбке сестры.

Вспыхивали алым и гасли руны на деревянном ложе. В такт им пульсировали линии Печати — тонкая кружевная шаль, укутавшая неподвижное тело. Окаменевшее лицо казалось старше, спокойнее… благороднее, будто принадлежало не живому человеку, а надгробному изваянию. Теперь я осознала, какой отпечаток наложило на Рика изгнание. Из-под личины лохматой дворняжки, одичавшей, привыкшей постоянно держаться настороже, наконец-то выглянул давний породистый пес, гордость и надежда северного клана.

Есть какая-то неправильная правильность в том, что смерть срывает любые маски. Убирает лишнее, оставляя то единственно истинное, спрятанное под наносной шелухой прожитых лет.

Грудь, перетянутая бинтами, была неподвижна. Сколько ни всматривалась, сколько ни прислушивалась, я не сумела уловить дыхание.

— Он просто спит и будет спать, пока рана не залечится, — успокоила сестра, почувствовав зарождающуюся во мне панику.

Смиряющие ремни туго впились в посеревшую кожу. Хотелось разорвать-разрезать их, освободить дракона от любых пут, но я удержалась — Рик в бессознательной горячке мог навредить сам себе.

Я нерешительно дотронулась до безвольной кисти: пальцы мужчины напоминали ледышки. Скользнула выше, нащупывая вену. С облегчением уловила пульс, слабый, но уверенный.

— Убедилась? — сухо уточнила Альтэсса. — А теперь вон из лазарета! Пока я не придушила вас обоих!

***

— …Прелестное дитя. Это даже лучше, чем дерзкий сын Альтэссы.

— Разве она способна стать сосудом? Или вы хотите использовать Дрейну, чтобы уничтожить лиаро?

— Горстку старых дураков, что величают себя чистокровными? О, нет! Зачем довольствоваться малым, когда сразу можно получить Небеса?! Этот клинок я намерен направить против моей заносчивой сестры. Если Narai исчезнет, Terron и Itron не удержат вдвоем барьер. Пожалуй, стоит сказать спасибо нашим неблагодарным детям.

Только глупец не понимает слов. Он же ловит мышь по всем углам, зная, что она добровольно придет в мышеловку. Затея с кровью Оракула сработала даже лучше, чем надо: теперь им ведомо, когда младшая сестра воззовет с молитвой к Великой Матери — в тот самый момент они и нанесут удар, обращая поражение в свой триумф.

Только глупец задает вопрос, ответ на который очевиден.

— А… что будет с девочкой?

— Погибнет, вероятно. Какая разница?

Тьма в глазах Дракона глумливо напоминала: разве не ты клялась без колебаний пожертвовать кем угодно и чем угодно? Не ты ли собиралась стереть прогнивший мир до основания, не оставив ничего, кроме гложущей твою собственную душу пустоты?

Чтобы обрести настоящую свободу, власть над судьбой, сначала необходимо уничтожить все, что привязывает к прошлой жизни. Возлюбленный мужчина, который однажды должен был предать ее. Скупая на ласку мать, считавшая собственную дочь чудовищем. Ребенок, негаданный и нежеланный. Какая разница, кого ей потребуется принести в дар Хаосу ради выбранной цели?

Не догадываясь об уготованной участи, младенец на руках засопел, сладко причмокивая в своем безмятежном сне губами. Хотела бы она узнать, что ему грезится.

Какая разница?

— Действительно… никакой.

Видение отпустило, позволило скинуть чужую шкуру. Юна всегда была оружием. Для лиаро и собственной семьи. Даже для Великого Отца она оставалась инструментом, с чьими чувствами никто не считался.

— Доброе утро.