Право на жизнь

Позже Грязнов не раз подумает о том, что война богата на неожиданности, тут уж как повезет. К тому времени, когда ему в срочном порядке пришлось принять на себя командование полком, он полторы недели возглавлял особый отдел дивизии. Но и за это время ему пришлось вылавливать и допрашивать немецких агентов, он сталкивался с фактами, когда немцы засылали лазутчиков под видом беженцев, окруженцев. О подобных фактах говорилось в грозных «исходящих», которые он получал. А тут Грязнов узнал, что какого-то окруженца услали на выполнение особо важного задания, доверив не только исход контрнаступления, но и судьбу полка, а может быть, и дивизии. Было отчего обеспокоиться Грязнову. Во-первых, он должен был ослабить участок обороны, сняв роту Ковтуна, во-вторых, роту эту он должен был отправить с окруженцем. По прошествии времени Грязнов помнил, как всячески предупреждал Ковтуна, как договаривались они о сигналах, если рота окажется в ловушке. В целом план предшественника тогда Грязнову понравился. Он не принимал слепой веры в окруженца. Ковтун же со своей стороны сказал, что присутствовал при разговоре командира полка с младшим лейтенантом, Речкин ему понравился, мужик он, судя по разговору, серьезный. Ковтун припомнил фразу, которую произнес командир полка. Речкин вроде бы отказывался от задания, говорил что-то о доверии, но командир полка перебил его. «Ваш самоотвод отклоняю, здесь не собрание, — резко сказал он младшему лейтенанту, — вы столько верст под немцем отмерили, у вас опыт, выполняйте приказ!»

Разговор с Ковтуном прервал очередной артналет. Закашляли мины. Они шлепались рядом с окопами, рвались на бруствере. Взвыли калибры покрупнее. Снаряды тоже ложились рядом. Немцы долбили и долбили позиции батальона, окатывая людей потоками песка, торфяной крошки, швыряя и швыряя комья земли. Поднятая в воздух масса земли заслонила солнце, казалось, наступили сумерки. До сумерек, однако, оставалось часа полтора. За это время Грязнову предстояло обойти батальоны, вернуться в штаб, еще и еще раз обдумать предстоящий контрудар, который он не мог ни отменить, ни перенести на другой час. Его прислали затем, чтобы он довел то, что уже было начато, к чему шла подготовка.

В темноте, вернувшись в штаб полка, Грязнов разговаривал по телефону с комдивом. Телефонная связь к тому времени была восстановлена не только с батальонами, но и со штабом дивизии. Грязнов поделился было своими сомнениями с комдивом, тот оборвал на полуслове. «Ты там не мудри, — сказал комдив, — заверши то, что начато».

К полуночи вернулся Речкин со своими людьми. Он вошел в землянку мокрый с ног до головы. Узнал Грязнова. На миг смутился. Доложил четко по всей форме. Лицо младшего лейтенанта, черное от недостатка света чадно коптящей коптилки, от торфяной крошки, словно бы закаменело. Грязнов почувствовал, в каком напряжении находится Речкин. Но и в тот миг сомнения не оставили его. Грязнову хватило такта не выдать, не высказать свои сомнения. Он принял доклад младшего лейтенанта, дал Речкину и его людям час на отдых. Передал условный сигнал Ковтуну, по которому тот должен был выводить свою роту на исходные позиции.

В темени Речкин увел роту Ковтуна в болото. Грязнов ждал рассвета, начала атаки, сигнала от Ковтуна. По плану, как только командир роты доберется до немецких позиций, он должен был обозначить себя двумя красными ракетами. Если, конечно, как предупредил Грязнов Ковтуна, не произойдет провокация. Помнил Грязнов, как вскинулся всплесками земли луг за рекой, мощный ответный немецкий огонь, как залегли под этим огнем люди. Помнил потери. Неимоверную радость при виде вспыхнувших в рассветном небе двух красных ракет.

Контратака удалась. Немцы не только перестали давить на левый фланг дивизии, сами перешли к обороне. Вскоре и вовсе установилось затишье.

Позже было окружение, выход из окружения с тяжелейшими боями. Бои под Ельней. Бои под Москвой. Не забывалось Грязнову то обстоятельство, что во всех последующих боях на людей, выдержавших испытания в сорок первом году, всегда и во всем можно было положиться. Именно по этой причине в сорок втором году, дав согласие работать в тылу врага, отправляясь в партизанскую бригаду «За Родину!», Грязнов отобрал в свою группу бойцов — участников нелегких боев сорок первого года, бывших окруженцев, битых, но не сдавшихся, и еще не было случая, чтобы они его подвели.

— Ты? — спросил комиссар, вглядываясь в лицо старшины, не до конца веря в возможность такой встречи. Слишком много людей погибло за два года войны.

— Я, — ответил Колосов, чувствуя, как неприятно заныло в груди.

— Помнишь?

— Как не помнить, — отозвался Колосов, — я вас, товарищ капитан, до конца дней своих запомнил.

Начальник штаба насторожился. Он открыл планшетку в готовности достать трофейный блокнот, теперь не знал, что делать. И комиссар, и старшина, похоже, знали друг друга.

— Жив, значит? — спросил Грязнов.

— Так точно, товарищ капитан, — ответил Колосов.