Право на жизнь

— А кто ж ее знает. Может, померла. Старуха она уже, а без своего угла всю жизнь прожить — оно здоровья не добавляет. Лет десять ее уже не видели, говорят, в сторону Леса подалась. Живет там где-то на границе отшельницей, если звери еще не загрызли. Да только кому такая блаженная сдалась? Натерпелись от нее за эти годы: то не своим голосом всем несчастья пророчит, то в лужах посреди площади постирушки затеет, а сама голышом ходит, то крысу поймает да живьем кому в тесто подкинет. То ли в детстве умом повредилась, то ли уродилась такая, что с несчастной взять? Бед особых не учиняла, и ладно… Вот тебе и правнучка. Говорю ж, как тут родословием гордиться, когда саму на смех подымают?

Прощаться, а значит объяснять внезапный свой отъезд, Данстор не стал, выехал из Ровеля следующим же утром. Долго не размышлял, подался на запад — до ближайшей границы с Лесом семь-восемь часов езды. Дальше какой-то деревушки возница наотрез отказался ехать.

— Не любят на границе гостей незваных… Заморочат, глаза отведут, дорожку спутают. Ты уж дальше сам, молодой господин, а то в деревне проводника возьми, им виднее, как сговориться. А уж я в сторону Леса ни ногой!

Блаженную старуху даже искать не пришлось. За небольшую денежку на постой согласился пустить к себе местный староста — лестно ему стало приветить у себя мага, пусть и студента еще. Данстор представился зельеваром, кто ж проверить сможет его магию на соответствие? Мол, практика у него такая летняя — редких трав подсобрать. А в Лесу, говорят, у них самая сила.

— Ты это, паря, смелый больно, — с сомнением протянул лысоватый грузный мужичок, опростав стакан местной сивухи под жареную курочку. — Про Лес верно бают, сила в той земле большая. И нам маленько перепадает, видал, какие тыквы вымахали у меня позади дома? Так то второй урожай уже! Земля тут плодовитая, не отнять… Стали бы иначе люди так близко к границе селиться? Только вот ближе идти не моги, а чтобы в сам Лес соваться — и думать забудь. Сгинешь ни за что. У нас тут как бы договор негласный — мы за западный плетень деревни не ходим, зато и скот наш не трогают, и посевы целехонькие.

Данстор изобразил глубокое расстройство.

— Ты вот что… Если прям из самого Леса тебе трав надо, то лучше особого человека найди, сам не суйся. Такого, чтоб Лес с миром отпускал. И у нас есть одна, почти на самой границе живет, Евсенья-безумица, да только с ней о чем-то договориться, — досадливо махнул он рукой. — Проще с младенцем неразумным объясниться. Так что завтра вверх по реке езжай, там Велёсовка будет, за ней Жмаховка, там уже и сыщешь себе человечка нужного.

Еще до рассвета Данстор покинул словоохотливого хозяина. Чуть начинал уже розоветь небесный полог, и Данстор, сориентировавшись, двинулся в противоположную заре сторону, за запретный плетень. Прав был староста — богатая земля, щедрая. Еще только июнь на исходе, а кусты уже ломятся от крупной наливной ягоды, ветви яблонь провисли под тяжелыми плодами. Зелень яркая, изумрудная, и чем дальше, тем пышнее трава. Только что это? Чем дальше шел Данстор на запад, тем темнее становились листья, будто грозовое облако накрыло. Данстор глянул наверх — нет, чистое небо, справа рассвет занимается. А слева будто тень раскинулась. Тогда он понял — вот она, граница. В тени деревьев он не сразу приметил шалаш.

Да и шалаш ли? Не из обломанных сучьев сложен, а будто сухостой сплелся кроной в крышу, а стволами в стены. Внутри на травяной циновке металась в полусне седая старуха. Иссохшая, сморщенная, нечесаные волосы свалялись паклей, пальцы скрюченные.

— Евсенья? — даже не позвал, а скорее себя спросил студент.

Старуха враз выпрямилась на своем ложе, открыла выцветшие глаза, уставилась цепким взглядом на Данстора.

— Ду-у-ух! Злой ду-уу-ух! Не дамся! Не твоя! — завопила она. — Уходи! Про́клятый! Про́клятый! Не твоя! Других ищи!

— Э-э… Евсенья? Я не дух, я человек. Ты же Евсенья? Не бойся…

Старуха резко села и хрипло рассмеялась.

— Тебя, что-ли? Ты человек, сам бойся, — кивнула она и снова завопила, наставив костлявый палец в другую сторону. — А он — ду-ууух! Злой! Дух Тьмы! Не отдам душу! Не отдам!

Старуха забилась в припадке и Данстор понял, что разговора не получится — она действительно была безумна. Однако сомнений не было, такой ее архивариус и описал, вплоть до большого родимого пятна на лбу. Избавить такую от мучений будет благом.

Он достал припасенный нож. Магия тут не поможет — нужна кровь. Блеснуло лезвие в полумраке хижины. Сумасшедшая уставилась на него.

— Дур-рак! — зашлась в каркающем смехе старуха. — Дур-рак! Уходи, покуда цел. Я и сама скоро сдохну, так хоть ему не достанусь. Не пущу, слышишь, про́клятый?!

Данстор уже не слушал этот бред. Он двинулся к сидящей старухе, сжимая нож, присел рядом.

— Ты — правнучка Интальда Премудрого? — сделал он последнюю попытку поговорить.