Право народов на самоопределение как фундаментальный демократический принцип

Самым известным случаем такого употребления термина «нация» является, естественно, Организация Объединенных Наций, которая, как нетрудно заметить, объединяет вовсе не нации, а государства. Однако не только в английском (где это естественно), но и во всех других языках ООН фигурирует именно как объединение наций (включая романские, где такое понимание термина «нация» нельзя считать характерным - ср. франц. Organisation des Nations Unis, исп. Nationes Unidas; во французском скорее можно было ожидать «обратной» экспансии, учитывая все смыслы слова «état»). Смешение понятий «нация (народ)» и «государство» в XX в. особенно хорошо видно в немецком, где ООН звучит как die Vereinten Nationen, а Лига Наций - как Völker-Bund!

Под этой лингвистической путаницей лежит восходящее опять-таки к эпохе буржуазных революций представление о неразрывной связи наций с государственным строительством. Борьба с европейскими монархиями была одновременной борьбой за национальные государства. В результате в Западной Европе сложилось представление о нации как о народе, организовавшем государство на своей территории (или, в крайнем случае, неизбежно организующем такое государство в будущем). Представление о внутренней связи нации и государства без труда обнаруживается у любого классика политической мысли - хоть у Энгельса, хоть у Питирима Сорокина. Возникает формула «одна нация - одно государство».

Нетрудно, однако, заметить, что этот принцип не соответствовал факту наличия колониальных империй. И действительно, ряд авторитетов (скажем, П. Манчини или Н. Данилевский) отказывались распространять этот принцип на «нецивилизованные народы», а французская политическая мысль упорно отказывалась считать корсиканцев нацией потому, что никогда не существовало отдельного корсиканского государства. К настоящему времени такие представления, конечно, изжиты: резолюция Генеральной Ассамблеи ООН прямо говорит о праве «каждой большой и малой нации» на самоопределение.[7]

Другая смысловая (и лингвистическая) ловушка обнаруживается, когда речь ведется о государственном суверенитете. Представление о государственном суверенитете - положение международного права. Государственный суверенитет, собственно, означает равноправие государств - субъектов международных отношений, самостоятельность и верховенство каждого государства во внутренних делах страны и независимость во внешних. Такое понимание государственного суверенитета никак не мешает, а напротив, прекрасно сочетается с представлением о нации (народе) как верховном носителе суверенитета (то есть с понятием национального суверенитета) - как, впрочем, и с представлением о монархе как носителе верховного суверенитета.

Существует, безусловно, конфликт между таким представлением о государственном суверенитете, которое выражается в понятии нерушимости государственных границ и понятии целостности национальной территории - и между принципом права наций на самоопределение, если проводить его последовательно там, где мы имеем дело с многонациональным государством. Более того, существует и конфликт между государственным суверенитетом (в той его части, которая трактует как незаконное всякое вмешательство во внутренние дела) и современным международным правом (включая Устав ООН), которое трактует нарушение прав человека и геноцид как вопросы, не могущие считаться внутренним делом одного государства.

Говоря иначе, ООН как система международной безопасности не только де-факто, но и де-юре ограничивает государственный суверенитет. Помимо того, простое развитие событий в конце XX в. показало, что в конфликте между принципом нерушимости границ и принципом права наций на самоопределение последний берет верх над первым. Нерушимость границ в Европе была гарантирована и Ялтинскими, и Хельсинкскими соглашениями. Ну, и где сегодня ГДР, чьи границы - по Хельсинкским соглашениям - были «нерушимы»? Поглощена ФРГ. Где Чехословакия, Югославия, Советский Союз с их «нерушимыми границами» и «территориальной целостностью», гарантированными Ялтой и Хельсинки? Вместо них возникли национальные государства.

Правительства некоторых западных стран, проанализировав эту тенденцию, сделали выводы - и французское правительство пошло на уступки корсиканским «сепаратистам», а британское правительство вступило в переговоры с «временной» ИРА, вопреки собственным постоянным заявлениям, что с «временными», как с террористами, британское государство переговоров не ведет и вести никогда не будет. Собственно, аргументация той части британского истеблишмента, которая настояла на переговорах с «временной» ИРА, известна и очень показательна: «Сегодня в Ольстере католиков 48%, через 10 лет их будет большинство. Кто тогда помешает Ирландии объединиться, как объединилась Германия?»