Право первого хода

Кажется, до Шкета начало доходить. Блоха видел это, и он знал, что его приятель совсем не дурак. Нет, ему просто надо дать время оправиться от шока и он все поймет. Да и уже понимает.

Шкет провел влажным рукавом по лбу, внезапно покрывшемуся липкой испариной.

– Так чего нам теперь?.. Что, вилы?!

– В общем, да. Удав нас с говном съест. Придется когти рвать. А тут еще из-за этого… – Блоха снова кивнул на Славика. – Сын самого Ордынцева! Да тут не только милицию, тут танковые войска по боевой тревоге подымут. А вот если мы ее не тронем, ее тут утречком найдут. А мы ей ножик в пальчики… и, короче, всем сразу будет ясно, что это она его завалила, а?.. Ну, он полез на нее, предположим, да?.. а она его ножичком. А она видишь как отрубилась? Она и утром ничего помнить не будет. Вот и все. И никакой тревоги. И нас никто не ищет. Ну, кроме Удава, конечно.

4

Случалось ли вам, может быть с глубокого перепоя, проснуться чуть раньше, чем проснулся ваш разум? Ваше родное и привычное, как домашние тапочки, эго?

Окружающий мир видится в этот миг человеку чужим и совершенно незнакомым. Предметы, лишенные названий и смысла, предстают в своем истинном, первозданном виде и выглядят совсем не такими, какими мы привыкли их воспринимать через защитное стекло здравого смысла и привычных ассоциаций. Они выглядят резче, обнаженней и даже агрессивней. Они могут и напугать.

В такой именно мир попала в первые мгновенья своего пробуждения Вика.

В испуге она снова прикрыла глаза, отгородившись таким образом от хаоса сорвавшихся со своих привычных мест вещей и предметов, превратившихся в головоломную геометрическую задачу, не имеющую ответа.

И там, в мерцающей тьме, она дождалась, когда память и понимание вновь вернулись к ней. Тогда она снова открыла глаза и огляделась.

Первое, что она поняла, это то, что она лежит практически голая, с платьем, задранным почти до самого подбородка, и лежит совсем не там, где, как она помнила, сон сморил ее. Лежит на большой кровати под белым потолком, освещаемым голой, не очень яркой лампочкой. И в правой руке у нее что-то есть. Что-то она держит в сжатом кулаке. Подняв руку она увидела нож.

Нож был именно такой, какой рисуют в книжках про бандитов. Большой, с выемками для пальцев на рукоятке и хищным лезвием, запачканным чем-то, напоминающем ржавчину… или кровь.

Вика испуганно отбросила этот страшный предмет и приподнялась, поправляя платье и ища взглядом трусики. О том, почему она оказалась без них, она старалась пока не думать. Думать вообще ни о чем не хотелось. Ей и без того было плохо. Кружилась голова, слабость и тошнота были такими, что Вика боялась, что ее сейчас вырвет. Господи, только бы не здесь, не на кровать. Надо было идти в туалет, но сперва найти трусы. Боже!.. Как стыдно, сейчас кто-нибудь войдет.

И тут она услышала тишину вокруг себя. И поняла, что нет, кажется никто не войдет. И от этого ей почему-то стало жутко.

На кровати их не было. С трудом, пересилив себя, она переползла на правый край кровати и опустила голову. Они могли быть там, на полу. Но там их тоже не было. Тогда с другой стороны.

В первую секунду она ничего не поняла. Просто ничего не поняла. Вот это вот, грудой тряпья лежащее в красной луже…

И тут ее, наконец, буквально вывернуло наизнанку.

В полном изнеможении она лежала навзничь все на той же кровати, чувствуя струйки пота, ползущие по всему телу. Они были холодными, эти струйки. И не было ни сил, ни мыслей. Она не потеряла сознания, его просто не было.

Но надолго уйти в спасительное беспамятство Вике не удалось. Мысли возвращались. Гудящим хаосом, обезумевшей в панике толпой они носились в ее голове. Ничего было невозможно ни понять, ни решить, ни сообразить, ни придумать.

Наконец она почувствовала, что может встать. Она переползла на правый край и медленно, как выздоравливающий тяжелый больной, сперва спустила ноги на пол, коснулась подошвами пола, ощутив его прохладу и, помогая себе руками, встала. Мир вокруг качнулся, но не сумел уронить ее. Она удержалась.

Все, что Вика делала дальше, она делала, как говорится "на автопилоте": надела найденные в конце концов трусы; долго искала и, наконец, нашла в той, большой комнате туфли, одела их и, потушив зачем-то везде свет, вышла на лестничную площадку. Ее нисколько не удивило то обстоятельство, что дверь была открыта, она просто не обратила на это внимания.

На улице ей стало полегче. Прохладный ночной воздух несколько отрезвил ее и привел в чувство достаточно, чтобы она смогла идти. И она пошла.

Она шла, как летит перелетная птица, ведомая своим таинственным внутренним компасом. Она шла не задумываясь и не глядя по сторонам. Иногда вспышками мелькали в поле зрения какие-то знакомые места: вот филармония, вот мост, вот уже Дом пионеров… И снова исчезало все вокруг. Идти бы так, идти и идти…

И чтобы не прийти никуда. И чтобы никого никогда больше не было. Чтобы не говорить ни с кем, не вспоминать ни о чем, не думать… Просто идти в темноте, невидимой, никому не нужной. Господи, какое счастье было бы знать, что завтрашнего дня никогда не будет!..