Право последней ночи

Идти пришлось почему-то слишком долго. Медленно передвигая ноги в тяжелых валенках, Ванька натужно дышал, пытаясь разглядеть во тьме огни трассы, даже не подозревая, что идет в противоположную от нее сторону. На короткий момент в его замерзающей голове мелькнула мысль, что под ногами вроде бы как запорошенный снегом лед, а те спуски и подъемы, на которые он карабкался, скорее всего, берега реки, но это соображение быстро ушло, задавленное паникой. Страх медленно сдавливал своими кольцами, словно голодный удав, и когда Ванька всерьез задумался о том, чтобы вернуться к еще виднеющемуся кострищу, где-то далеко впереди мелькнул огонек.

С трудом протиснувшись сквозь приоткрытую дверь, Алексей нагнулся, пытаясь разглядеть в темноте, куда ступает. Позади слышалось сопение Ольги, которая тоже лезла внутрь, слишком напуганная, чтобы оставаться в сенях.

— Что там? — хрипло спросила она, зависая над ним.

— Не знаю. Посвети.

Она чиркнула кресалом. Тусклый огонек зажигалки слегка отодвинул тьму к углам, высвечивая крохотную кухоньку, загроможденную большой русской печью, столом и чем-то вроде старомодного буфета. На полу валялись какие-то коробки и тюки, а дверь подпирал сдвинутый Алексеем железный сундук, об угол которого Ольга тут же стукнулась ногой и громко охнула.

— Что? — испугался Алексей.

— Ничего. Ударилась.

Она отступила к стене и стала шарить по косякам и рядом, выискивая выключатель, и очень быстро нашла, надавив кнопку в отчаянной надежде.

Свет, разумеется, не зажегся. Даже пытаться не стоило.

Алексей тем временем, спотыкаясь и шипя сквозь зубы матерные ругательства, пробрался к столу, шаря по нему руками. От его силуэта на стену падала неверная скачущая тень, жуткая и потусторонняя, как неведомый зверь бабай, которым Ольгу пугали все детство.

— Тут вроде бы свечка есть, — сказал Алексей, побренчав чем-то металлическим. — Да, точно. Дай зажигалку.

Она вытянула руку вперед, и, когда отдавала ему «Зиппо», их пальцы на миг соприкоснулись.

Пальцы Алексея оказались горячими, и это ее удивило. Чудилось, что все в этом доме превратилось в лед, даже они сами, непрошеные гости, были выдолблены из него, словно в замке Снежной Королевы. Не хватало только разбросанных льдинок, из которых требовалось сложить слово «вечность».

Он чиркнул зажигалкой и поджег фитиль, отчего в кухоньке стало гораздо светлее. Ольга обессилено уселась на сундук и, ежась, принялась разглядывать помещение.

Кухонька была маленькой, как в большинстве деревенских изб, на три окна, в двух из которых почему-то царила непроглядная тьма, и только в одном, странно узком, словно рассеченном пополам, на фоне потемневшего неба виднелось снежно-белое кружево изморози. Тупо смотря в черные провалы, Ольга не сразу сообразила, что два окна закрыты ставнями, а в третьем они одну створку отворили сами. Слева, рядом с печью, притулилась старенькая, невероятно замызганная газовая плита, справа, у стола, древний холодильник. У печи стояла лавка и раздутая алюминиевая фляга с обледенелым боком, а позади, за шторкой, виднелся допотопный рукомойник. Помимо входной, в кухоньке была еще одна плотно запертая, разделенная на две половинки филенчатая дверь, выкрашенная темной краской. На полу лежали круглые домотканые половики, вроде бы в красных тонах, но разглядеть цвет мешал тусклый свет и, вероятно, грязь. На стене в большой раме висел целый набор фотографий и икона, но, чтобы рассмотреть ее, пришлось бы встать, а Ольга этого делать не хотела, да и не могла. Какая разница, икона ли это, и уж точно безразлично, кто там, на темных снимках, люди или призраки.

В кухоньке витал странный нежилой запах, кисловатый, затхлый и неприятный, смешанный с тухлятиной. С потолка, как и в сенях, свисала заснеженная паутина. Внутри было так же зябко, как на улице, даже казалось, что в этих стенах еще холоднее, точно стужа выморозила дом до основания. Ольге очень хотелось убраться отсюда ко всем чертям, и лишь инстинкт самосохранения придавливал ее к стылому сундуку.

Алексей все шарил по кухне, поднося свечу к буфету, выдвигая скрипучие ящики стола. Обнаружив скрытый темной тряпкой газовый баллон, он обрадовался, открыл конфорки и попытался зажечь их, но из баллона не послышалось привычного шипения.

— Пусто, блин, — раздраженно сказал Алексей, а потом, засунув голову в буфет, начал бренчать и двигать посуду.

— О, керосинка, — обрадовался он, выныривая наружу с длинной вытянутой колбой. — Интересно, осталось ли тут что?

В керосинке еще что-то булькало. Алексей аккуратно запалил фитиль и, дождавшись, когда он разгорится, снова аккуратно накрыл его колбой. Свет чадящей лампы был достаточно ярок, чтобы осветить кухню. Ольга зажмурилась на мгновение, а Алексей, пиная валявшийся под ногами хлам, деловито полез к печи.

— Сейчас затопим и сразу согреемся, — бодро сказал он. — Смотри, тут даже дров есть немного. Надо выйти, там наверняка поленница, а если нет, я забор разломаю…

— Леш…

— А?

— Леша, дверь.