Право последней охоты

Юлису почудилось, будто в закопченном окошке кузницы померк дневной свет. За спиной послышалось потрескивание остывающего очага, хотя он совсем недавно подбросил в него порцию угля. По всему телу побежали мурашки.

— Что это? — он указал пальцем на стол.

— Сделай то, о чем я прошу, докажи, что ты лучший, а я в долгу не останусь, — вместо ответа сказал человек и бросил на верстак туго набитый кошель, — это все, что у меня есть. Забирай, мне деньги больше не понадобятся.

— Я не возьмусь за такое! — Юлис отрицательно замотал головой, — это… это невозможно!

— Значит ты не лучший, а всего лишь один из многих.

— Это почему еще?

— Будь это так, ты бы не задирал беспомощно лапки вверх, а воспринимал мой заказ как вызов своему мастерству.

— А мне плевать на Ваши вызовы, — кузнец вложил обломок меча обратно в ножны и протянул их незнакомцу, — мое мастерство в них не нуждается.

— Я не уйду отсюда пока не получу то, что мне нужно.

— Я могу Вас проводить.

— Юлис, — с укором произнес гость, — я побывал в самом сердце Гнилых Земель и вернулся оттуда. Помни об этом, когда пытаешься мне угрожать.

— О боги! — до кузнеца внезапно дошло, откуда именно родом лежащее перед ним на верстаке тонкое полупрозрачное лезвие, — Вы хотите навлечь проклятье на мою кузницу?

— Что значит «хочу»? — незнакомец отошел к стене и тяжело опустился на скамью, с явным наслаждением откинувшись назад и вытянув ноги, — Оно уже мчится сюда. И если ты не починишь меч до утра, то мы оба умрем. Прямо здесь. И тогда наши души уже никакая молитва не спасет.

— Будьте Вы прокляты! — в сердцах воскликнул Юлис.

— Вот так-то лучше! — посетитель устало улыбнулся, — теперь все в твоих руках. И, кстати, не хватайся ими за клинок без рукавиц.

Где-то с минуту Юлис, насупившись, неподвижно стоял у верстака, потом крякнул, длинно и витиевато выругался и рванул цепь, что приводила в движение кузнечные меха.

Эта бессонная ночь, проведенная у задыхающегося горна, запомнилась ему надолго. Его странный клиент, несмотря на страшный шум и лязг, вскоре задремал и только иногда вздрагивал при особо громких ударах молота. Юлису же было не до сна. Как он ни старался, пламя упорно не хотело общаться с клинком, извиваясь и прячась при его приближении. Кузнец скоро выбился из сил от одного только непрерывного раздувания мехов. Жуткий заказ буквально высасывал из него все силы. В то время как его лицо блестело от пота, держащие заготовку руки постоянно мерзли, несмотря на то, что он почти засовывал их в огонь. Еще более неприятный холод вымораживал Юлиса изнутри. Он не отличался излишней суеверностью и не верил досужим россказням, поскольку уже вдоволь наслушался всякой чепухи из уст своих соседей и приятелей. Тем не менее, где-то на грани здравого смысла, он понимал, что связался с предметом, далеко выходящим за рамки обыденного и сулящим в перспективе Очень Большие Неприятности.

Но он действительно был лучшим и, чтобы в очередной раз доказать это самому себе, стиснув зубы, снова и снова поднимал и опускал тяжелый молот.

Уже светало, когда Юлис отложил в сторону меч и взялся за ножны, подгоняя их под размер. Он постарался, чтобы изменения по возможности не сказались на их богатой отделке. Особенно осторожно он обрабатывал участок, где был выгравирован герб его заказчика — черный рыцарь с занесенным над головой белым мечом.

Юлис не был особо религиозным, но, убрав, наконец, в ножны результат своих ночных бдений, он вздохнул с облегчением и впервые за много лет осенил себя уже подзабытым защитным знамением.

В безмолвной утренней дымке удаляющийся стук копыт доносился еще долго. Наконец, стих и он, а Юлис все еще стоял у дороги, держась за столб ворот. Он чувствовал себя опустошенным. Ему не раз доводилось проводить ночь без сна, стоя у наковальни. Иногда, когда работа оказывалась особо интересной, он мог не спать даже двое или трое суток. Но еще ни один заказ не высасывал из него столько сил. Казалось, если отпустить столб, то поросшая мелкой жухлой травой земля немедленно уйдет из-под ног и больно ударит его по лицу.

Собравшись с духом, кузнец все же разжал онемевшие пальцы и побрел в дом. Здесь уныние накатило на него с новой силой.

Пылавший всю ночь горн погас, и ни одного уголька даже не тлело в его черном зеве. Юлис хотел разложить по местам инструмент, но, взяв в руки большие кузнечные клещи, тут же бросил их обратно на верстак, словно обжегшись. Но не от жара, а от леденящего холода, будто они полночи провели не в огне, а на леднике в подполе. Кузнец содрогнулся. Эта неожиданная стужа была ему знакома. Он помнил, как однажды его пальцы уже чувствовали ее прикосновение. В то самое утро, когда он хотел разбудить свою мать, а она вдруг оказалась вот такой же холодной.

Да, это был тот самый, пугающий, пронизывающий до костей, липкий холод Смерти. Юлис так и не смог отмыть воспоминание о нем со своих ладоней, и сомневался, что сможет теперь снова взять в руки отмеченные им инструменты.

Он крайне редко делал что-либо, повинуясь мгновенному импульсу, но на сей раз не колебался ни секунды.