Право убийцы

— Кстати, кандидаты, — Косорылый вдруг достал из кармана пиджака надломанный ножик. — Чье это добро, не в курсе?

Лезвие ножика было обуглено и покрыто копотью. Вспомнилась странная черная субстанция в трещинах статуй. Похоже, кому-то хватило мозгов сунуть нож в одну из трещин и попытаться подковырнуть. Из этого следовало, что комендант в курсе по ЧП со стражами, но ничего не говорит. Возможно, поэтому и обходит комнаты, чтобы выяснить, кто последним заходил в здание.

Лицо Дуды вытянулось при виде ножичка, он как-то разом побледнел, плечи опустились. И я подметил, что это не ушло от коменданта.

— Мы не в курсе, — заверил я, переключая на себя внимание. — Что-то случилось?

— Случилось… — послышался вздох из динамика. — Неприятности случились. Ночью зафиксировали сильнейший энергетический выплеск. Возможны очень серьезные последствия. Настолько серьезные, что наши ворота…

Комендант не договорил, потому что моему соседу хватило мозгов его перебить:

— Викентий Самуилович, — выпалил Дуда и затыкал в меня пальцем. — Это он статуи сломал!

Приехали… я разочарованно вздохнул. Захотелось хлопнуть себе по лбу. Понял я, что сосед у меня с гнильцой, но чтоб настолько! Его даже за язык никто не тянул.

— А ты откуда о статуях узнал, паршивец? Брешешь, падла, что вернулся сразу после полуночи? До утра шлялся?

— Это не я, Викентий…

— Комендант Косорылый, курсант. Заруби себе на носу, или это сделаю я!

— Так точно, Дуда вжал голову в плечи и зажмурился, ожидая нового удара тростью.

— Ты мне ещё по ушам ездить вздумал, сопля зеленая? Какой Марк, если он бездарный. А с твоим даром воспламенения только горшки за чистильщиками мыть! Да там всего совета академии не хватит, эти изваяния поломать, — он резко обернулся ко мне и погрозил железным пальцем у самого носа. — Ты, значит, его прикрываешь, и мне ничего о поломке не сообщил? Ничего, за ложь вы у меня ответите! Оба! И если узнаю, что хоть кусочек от статуй себе замылили и это ваш нож, то выпорю как сидоровых коз. Мы в разломы спускались, в самый ад, а вам все хиханьки да хаханьки!

Интересно, зачем кому-то могли понадобиться кусочки статуй? Очевидного ответа не нашлось, но, как стало понятно из слов коменданта, кто-то эти самые кусочки попытался отковырять ножичком. Не вышло, но это уже другое дело. Конкретно меня смущали не вандальские попытки растащить статую по кускам, а слова Косорылого о неком энерговыплеске. Опять же, судя по сказанному, выплеск случился за некоторое время до того, как статуи пришли в негодность. Иначе комендант бы так и сказал, что дело было утром.

— Так а что за выплеск? — спросил я.

— А это не твоё дело, Вронский. Ты думай, как специализацию получить, а то пролетишь как фанера над Парижем, никто не посмотрит на твою квоту.

Он снова тем же манером взглянул на часы и зашагал к выходу из комнаты рваными шагами. Я проводил его взглядом, подумав о том, что Косорылый оказался отличным мужиком. Не знаю, что его так все боялись. Военная выучка из него так и перла, хоть от прежнего Викентия Самуиловича практически и не осталось ничего, ели говорить о плоти… Пожалуй, именно такими должны быть коменданты, чтобы держать молодёжь в узде.

Дверь захлопнулась, и бледный как стена Дуда стек на кровать.

— Ну вот какого хрена… головой удариться, параши чистить… дебил, сука, ненавижу!

Нет, ну это поразительно. О чём он вообще думает?

— Извиниться не хочешь? — прямо спросил я.

— За что? — искренне изумился сосед.

— За то, что меня с потрохами сдал.

— Ты про это, — Дуда отмахнулся, как от какого-то незначительно пустяка. — Так а кто сломал, я, что ли? С хрена ли мне твои проблемы своими делать? Да и вообще…

Он замолчал, покосился на дверь, как будто боясь, что комендант подслушивает. И прошипел, как змея:

— Короче, брат, это был мой ножичек, понимаешь?

— Твой? — удивился я.

— Угу, я его на вечеринке потерял! А тебе нечего переживать. Во-первых, ты все равно в академии не останешься, а во-вторых, Косорылый прав, ты при всем желании не мог статуи сломать. Ты ж бездарный!

Спор не было смысла продолжать.

— Ты не Дуда, сосед.

— А кто?

— Дура. И за своим хомяком говно убери, — я поднялся и, похлопав паренька по плечу, пошел в санузел.

— Э! Сам дура, слышь! Я Византий! — затарахтел сосед. — Ни хрена, как квотники забазарили! Ты, петрушка, блин…

Я захлопнул дверь, чтобы не слушать. Ванная комната была совсем крошечной. Если расставить руки, то упрешься в противоположные стены. Такой как Гиппопотам здесь даже бы не поместился. Ванны как таковой здесь не было, а вместо нее — шторка из клеенки с выцветшими подсолнухами, а за ней — подобие душевой кабины. Плитка старая, держится на соплях, сантехника ржавая. Я повернул вентиль крана с холодной водой, и, пока вода стекала, разделся. Ушибы и ссадины на теле смотрелись отвратительно, посинели и всячески напоминали о слабости нового тела. Вешать одежду на ржавый гвоздь, вбитый в стену вместо крючка, не стал. Бросил на пол, все равно она больше не понадобится.