Право записывать

Василенко: – Я около сына тоже читаю. «Три мушкетера» все пять книг прочитал. А вашу статью я читал, как вы выручали хлопца из лагерей[133]. Выручили?

Помолчав: – А моего хлопца выручите?

* * *

От Миши Василенко пришло письмо: «То, что я обещал, я делаю. Но Петруненко ко мне еще не приходил. С приветом к вам Миша Василенко.

Жду ответа».

* * *

Старый, больной, проигравший себя человек. Что с него возьмешь?

* * *

Прокурор в бешенстве, кричит девушке, которой он только что сообщил: ее отец осужден на 10 лет без права переписки: – Что вы на меня смотрите, будто запугать хотите? Не запугаете!!!

* * *

– Будете жаловаться, все материалы поднимем. Если ваши юбки потрясти, то и не такое узнать можно. Идти против решения горкома – это значит идти против партии. Я не советую вам жаловаться, а то мы и прошлое ваше вспомним… Таким путем…

(Первый секретарь Ново-Алтайского горкома партии – учительнице, которая пришла искать у него защиты.)

* * *

– Какая вы худенькая.

– А я никогда справная не была.

* * *

– Топора боюсь, пилу не уважаю.

* * *

Когда я была в Ярославле, Шура звонил мне каждый вечер. Соседка по комнате Нина Прохоровна сказала:

– Каждый день… Не пойму я – денег вам девать некуда или вы сохранили чувство?..

Шура, услышав это, немедленно сказал:

– Ты должна была ответить: «Мы сохранили чувство, что денег девать некуда!»

* * *

Ярославль. Идут экзамены. За окном голосит петух.

– Наполеон претендует против Турции… Чернышевский написал драму «Дмитрий Калинин»[134]…

* * *

Бывалоча…

* * *

– Всё это – пустые слова!

Лицо гладкое, холеное, шея толстая и голос тоже толстый и гладкий.

* * *

Комиссар собственной безопасности.

* * *

Литые, крупные, какие-то геральдические гуси.

* * *

Фамилия: Наумкин

(а зовут его все Недоумкин).

* * *

Девушка отвечает на вопрос билета покачиваясь, монотонным, высоким голосом, не останавливаясь, как заколдованная. Вопросы ее сбивают, она теряет нить и потом больше не может поймать ее.

* * *

Основное заболевание: здоров. Сопутствующие заболевания: наглость.

* * *

Милиционер: – Я – человек, а не буква закона.

* * *

Эренбург на встрече с Полетаевым[135]:

– Нельзя, чтобы на Луну высадился хам.

Пишут: нельзя без Пушкина, Бетховена, но никто не написал: нельзя жить без Сталина.

Сталин не может без физики? Да.

Физики не могут без Сталина? Не верю.

По таланту нельзя ходить сапогами. Мода на оглоблю кончилась. Но теперь другая мода: на средне-арифметическое.

Я рад, что люди лучше одеваются и едят. И спокойнее спят по ночам. Но это еще не всё.

…Меня теперь называют «некоторые литераторы». Словно я размножаюсь почкованием.

Почему нужно много сортов хлеба? Почему не может быть разнообразных писателей?

Если б я разводил розы, то получил бы почетную грамоту. А нового писателя? Нет, не моги, не выводи.

У старого дерева – отруби ветви – вырастут новые. А попробуйте по саженцу прогуляться.

* * *

Удивительная книга. На ее страницах плачут, падают на колени, целуют руки и говорят: «Кристин, золото мое бесценное, не плачь так горько»[136].

Сейчас так уже не пишут. Но разве сейчас не плачут, не стоят на коленях? Плачут. Стоят. Но написать об этом ни у кого не повернется рука. Прочитать об этом было бы почти оскорбительно. Сдержанность. Скупость. Всё загнано глубоко внутрь. Это верно. Так и должно быть. Но, может, она так любила музыку оттого, что рыдание в ней звучало не заглушенное ничем, звучало, не стесняясь себя, бесстрашно. Тут не было запретов.

* * *

– Это то же самое, что владеть Летним садом для единоличных прогулок.

* * *

В меховом ателье. Заказчица:

– Плечи какие безобразные.

– Да не сказать, чтоб безобразные… Ну, почему безобразные? Плечи, можно сказать, как плечи. Обыкновенные плечи.

– А вы, гражданка, не лезьте, не ваше дело.

* * *

Она заведовала мной.

* * *

Мысли какие-то бледные, робкие, вялые – не кровь, а сукровица.

* * *

У Гете торжествует незаконная любовь.

У Киплинга – законная.

* * *

– Ты меня обидела.

– Чем же я тебя обидела?

– Лобиком.

(Мать хмурилась).

* * *

– Она кусается лапами (про кошку).

* * *

– Ты меня жутко утешил.

* * *

– Сейчас такое веяние…

* * *

– У меня пьеса готова. Осталось только слова проставить.

* * *

Надо было, чтоб любовь выболела. Чтоб ее не стало. Надо было ее сломать, разрушить.

* * *

– Моя болезнь, знаете, как называется? Я в медицинской энциклопедии вычитал: старость – не радость.

* * *

Выпьет, крякнет: ремонт!

* * *

– Вы гуляете в одиночестве?

Высокомерно: – О, если бы вы знали, сколько друзей сопровождает меня сейчас.

Понимать ее надо было так: они мысленно с ней, она оживляет их своим воображением.

– Ну что ж, передайте им привет.

* * *

Август в Тарусе.

Ночью падают звезды. В саду слышен стук яблок, падающих с деревьев.

Днем из-за всех заборов слышен стук – оббивают бочки для засолки огурцов и капусты. Трава усеяна молодыми гусиными перьями.

Георгины, гладиолусы, золотые шары.

* * *

«Виновные будут караться вплоть…»

* * *

Я: – После того, как Тамара пошла в партком, муж к ней вернулся и теперь, говорят, носит ее на руках.

Шура: – В партком?

* * *

Я знаю женщину, которая говорит о себе: – Я пишу такую густую прозу.

* * *

У меня советский паспорт!