Право записывать

Соколинский оказался хорошим, внимательным человеком. Он выслушал меня и посоветовал, чтобы я от своего имени написал заявление в правление колхоза «Россия». Так я и сделал: написал заявление, передал его Утешеву и стал ждать результатов. А дни идут, отпуск приближается к концу. Потом, после заседания правления, Утешев сообщил, что мое заявление рассмотрено, солому дадут. Я попросил: нельзя ли пораньше, ведь я помог бы отцу перевезти солому с поля. На это Утешев ответил, что сейчас он не может заниматься соломой, что у него дела поважнее.

После, когда я уже приехал в часть, то решил еще раз написать письмо Утешеву и Соколинскому. Думал, в конце концов, они пойдут навстречу. Но безуспешно, как говорится, ни ответа, ни привета. И пока изба осталась неперекрытой. А пройдет зима, настанет весна, оттепель, снег будет таять, и в избе вода, а как это для больного человека? Да и для здорового нехорошо. А ведь Соколинский говорил мне: «Езжай, матрос, служи спокойно, а мы поможем твоим старикам».

Дорогая редакция, по-моему, в тех краях никогда не приходилось бывать кому-либо из вас, а как мне хотелось, чтобы вы сами убедились, прав я в вышеописанном или нет, и заодно побывали у моих родителей. Моя мать Голышкина Марфа Андреевна и отец Голышкин Александр Васильевич живут по адресу: Тамбовская область, Избердеевский район, Ново-Ситовский сельсовет, село Ивановка.

До свидания.

П. Голышкин».

* * *

Ново-Ситово. Сельсовет. Темно. Грязно. Мышь то выглянет из-за печки, то спрячется.

Утешев – огромный, широкоплечий, устрашающе-черный, охрипший. Мог бы играть гангстера в американском фильме. Или, скажем, у нас – кулацкого сына. Меня презирает глубоко:

– И вы из-за этого сюда приехали? Я думал – вы из-за чего… А вы… Эх, товарищ, товарищ! Всех не обеспечишь, всех болящих не ублаготворишь. А морячок, между прочим, врет: я старикам соломы дал, а они ее корове скормили.

* * *

Хата Голышкиных. Пол земляной. Дыра в крыше заткнута тряпьем.

Марфа Андреевна Голышкина про Утешева:

– Вран, вран он, вот он кто!

Александр Васильевич Голышкин:

– Я советский человек, и ты меня не прижимай. Я так Утешеву и сказал! А он живет за счет народного достояния. Его поведения несознательная! несоветская!

Соломы, если хочешь знать, у нас уйма… рожь уродилась хорошая и соломы много. Он, если хочешь знать, соломы пожег на пятьдесят крыш – из одной самодури пожег – вот он какой! Сын пишет – сходи, папа, к Соколинскому, а зачем я пойду, когда у них с Утешевым одна согласия. Утешев – он коварный. Он коварничает…

Как тебя зовут? Запомню! Ничего не трудно! Запомню! Фрид Абрамовна! Милок! Дочка моя ненаглядная! Думаешь, солома мне нужна? Абрамовна, вот те крест, плевал я на солому, пускай Утешев ею подавится! Пускай опутает ею жану свою! А мне важна любовь! Милок мой, дорогая гостья! Мне человек важен! Что ты приехала, это я век не забуду, и плевал я на солому! Эй, Марфа, старуха, куда стаканы́ убираешь: я еще пить хочу.

Абрамовна! Милок! Я в Германии был! Я в Венгрии был! Во всех странах был! И мне все люди равны! Всех люблю! А ты, Абрамовна? Правильно! Есть плохие, а есть хорошие, вот и вся деления! И другой разделении не признаю!

Марфа, дура, зачем водку убрала! Я еще пить буду! Абрамовна! Дочка моя золотая! Милок! Я в Германии был, в Будапеште был, в семи странах побывал и был у меня друг, ну – невозможный друг! Родная кровь! Жданов фамилие! А где он сейчас? Потерял… не найду… А Петя – мой сын – воспитанный, ну невозможно, ну сильно воспитанный, ну, нет сил, какой воспитанный!