Право записывать

Плачет, едва начав говорить:

– Вы видели фильм «Человек, которому нужна любовь?» Так вот, я такая мать, какая там описана… не пью, не гуляю, но я плохая мать, я сама во всем виновата, но что делать – не знаю. Мои дети бьют меня. А прежде били бабушку.

История моей жизни такая: первый муж погиб в Германии в сорок шестом году. Погиб и погиб. Через пять лет я вышла замуж вторично. Ну, а второй муж – сами понимаете, это муж двоюродный, не родной. Двоих детей от первого брака моего не захотел признавать. Одно время они жили у бабушки, а потом я была вынуждена взять их к себе, и тогда второй муж меня оставил. Оставил и оставил – с моими двумя и с одним, которого я родила от него. Ушел. И стали дети меня поколачивать. Дочке Лене – двадцать один год, сыну Лене – девятнадцать. Маленькому – двенадцать.

Чего хочет от меня дочь? Она хочет, чтоб – купить, приготовить, отсутствовать. Купить – могу. Приготовить? Не хочу, но могу, но отсутствовать??? Нет, нет, нет! Не хочу! Не могу! И что же я получаю в ответ? Синяки! Матюги! Матюги! Синяки! (Рыдает.)

Дочка Лена – сколько горя я от нее вижу! Такая шелопутная девка! Она об занавеску вытирает помаду с губ, ну как мне жить после этого? Моя мать просит, чтоб Лену прописали к ней, так и пишет: «Прошу прописать, а то как бы не пошла по рукам». И пойдет! И пойдет!

Вы поглядите только, как прятать приходится! (Срывает с шеи шнурок, на шнурке – не крестик, как я подумала, а ключи – от дверей, сундука, шкафа.) Надо уйти из жизни. Пробовала. Не вышло. Не вышло и не вышло. Всё. А маленького сына Алешу надо определить к Кащенко. Псих. Бьет вещи. Всё разносит в пух и прах. И когда-нибудь меня убьет. Никто мне не помогает. Все чем-нибудь прикрываются – должностью, партийным билетом, а помочь никто не хочет.

И вы не захотите, и вы не захотите!

За смертью Носова

Ольга Зименкова

– И суп варишь, и газету читаешь, и пеленки – всё тут, в одной комнатке – шесть метров, четыре человека: мы со стариком, дочка, внучек. А вы вдумайтесь, что за площадь, ведь там уборная была, по-теперешнему туалет, ну да, уборная в школе. Только унитазы сняли. Пол цементный, трубы эти… Как их… Кана-ли-зационные, что ли. Ну да, трубы от уборной – тут же. От них такая сырость. Ржавые. А от пола цементного – холод идет.

Все сулят, а толку нет… Тут один помер – Носов. Мне говорят – за смертью Носова освободилась комната, может, предоставим. Но райсовет чего-то комбинировает, комбинировает, а нам не дает…

Заседание депутатской комиссии при ЖЭКе

Председатель: Товарищи, комната у нас освободилась…

– Улица Станкевича, двенадцать?

– Да нет, которая за смертью Носова.

– За смертью Носова? Это – улица Неждановой.

– Верно, Неждановой. Так вот, мы эту комнату должны отдать Зименковой Ольге, она живет в бывшем школьном санузле.

– Не выйдет.

– Почему это не выйдет?

– Ее уже самовольно заняли.

– Кто занял?

– Петров из подвала. Их там в подвале двенадцать человек. Один ребенок спит на столе, а у этого Петрова тоже ребенок родился. Он взял и въехал в эту комнату, что за смертью Носова.

– Возмутимо! Введите его!

Входит молодой парнишка, шапку прижал к груди, глаза испуганные.

Председатель: Образование?

– Восемь!

– Где работаешь?

– Ателье!

– Кем!

– Закройщик!

– Как же ты поступил, что позволил себе самовольно въехать?

– А куда мне было жену с ребенком везти из родильного дома? В подвал? Там нас двенадцать человек, и вот, тринадцатый народился. Что же, мне его под стол класть? Ведь я что просил? Я что просил? Я просил: прислушайтесь к тому, что родился ребеночек. Мальчик! Но никто не хочет прислушаться. И я пошел в ту комнату, где помер человек…

– Та, что за смертью Носова?

– Чего? Может, и Носова. Не знаю, знаю, что помер. И я въехал. И, не скрою, сказал управдому: если тронешь меня, я тебя зарублю топором.

– Разве так советские люди говорят? Разве так можно?

– А под столом ребенку спать можно? Ведь ребенок народился! Мальчик!

– Мальчик, мальчик! А в санузле жить можно? Нет, самовольно вселяться никому не позволено. Мы еще поговорим с тобой в другом месте!

Первая речь председателя домкома

– Остановлюсь на первом пункте, о количестве квартир, включившихся в соревнование за коммунистический быт.

Раньше у нас было зарегистрировано как хорошие – шесть квартир, а теперь одиннадцать. Они выполняют пункты, чтобы сберегать соцфонд и соблюдать взаимоотношения.

Есть четыре семьи в хороших взаимных отношениях, люди стали более общаться, и мы должны афишировать, когда работает клуб или кинопередвижка, а то афиш нет, и люди не знают, когда работает клуб, в котором они могут общаться.

Нам некоторые говорят разные нарекания и, конечно, извините за грубость, мы, конечно, много набракоделили. Но есть такие, что зря злорадствуют, и если по-ихнему не вышло, то делают улыбочку. Вот Пахомова из дома шесть по Неждановой, она вечно бегает в единственном числе и смотрит, что не так.